К этому моменту отец Мэттингли уже сильно опьянел от
выпитого вина, и это было весьма заметно. Перед его глазами, сменяя друг друга,
мелькали испуганные девочки, школьный двор и разбросанные по асфальту цветы.
– Сейчас сестра Бриджет-Мэри находится в
благотворительной лечебнице, – пояснил священник. – В прошлый приезд
я навещал ее, собираюсь повидать и в этот раз. Теперь она стала заговариваться.
Утверждает, будто не знает, с кем говорит. Старый Дейв Коллинз умер в баре на
Мэгазин-стрит. Подходящее место. Друзья устроили ему пышные похороны в
складчину.
Священник снова замолчал, думая о Дейрдре и ее исповеди.
Англичанин коснулся его руки и прошептал:
– Вас это не должно тревожить.
Отец Мэттингли был ошеломлен. Сама возможность того, что
кто-то способен читать его мысли, показалась ему едва ли не смешной. А ведь
именно об этой способности Анты говорила когда-то сестра Бриджет-Мэри. Будто бы
та могла слышать разговоры, происходящие в другом месте, и читать мысли людей…
Неужели он рассказал англичанину и об этом?
– Да, вы рассказывали. Я хочу поблагодарить вас.
С Лайтнером они распрощались в шесть вечера напротив
Лафайеттского кладбища. Наступило самое прекрасное время: солнце село и все
вокруг постепенно возвращало полученное за день тепло. Но каким унынием веяло
от этого места, от старых беленых стен и громадных магнолий, шелестящих над
мостовой.
– А знаете, все Мэйфейры похоронены здесь, на этом
кладбище, – сказал отец Мэттингли, кивая в сторону чугунных ворот. –
Большой фамильный склеп на центральной дорожке, справа. Вокруг – невысокая
витая чугунная ограда. Мисс Карл постоянно поддерживает в нем безупречный порядок.
Там можно прочесть имена всех, о ком вы мне рассказывали.
Отцу Мэттингли следовало бы самому проводить англичанина до
склепа, но пора было возвращаться в дом приходского священника. Его ждали в
Батон-Руж, а оттуда он направится в Сент-Луис.
Лайтнер протянул ему визитку со своим лондонским адресом:
– Если вы когда-либо услышите об этой семье нечто
такое, о чем сочтете нужным сообщить, пожалуйста, дайте мне знать.
Отец Мэттингли этого, естественно, делать не стал, а
карточка вскоре куда-то исчезла. Однако священник долго еще с теплотой
вспоминал об англичанине, хотя время от времени в его сознание закрадывались
сомнения: кем же все-таки на самом деле был этот учтивый человек? Чего он
хотел? Как было бы прекрасно, обладай все служители церкви такими мягкими,
успокаивающими манерами. Этот англичанин словно все понимал.
Подходя к знакомому углу, отец Мэттингли вспомнил строчки из
письма молодого священника. Дейрдре Мэйфейр угасает на глазах… Теперь она почти
не двигается…
Но тогда хотелось бы знать, каким образом лишенная
способности двигаться женщина могла разбушеваться тринадцатого августа? Как ей
удалось перебить все стекла и перепугать санитаров?
По словам Джерри Лонигана, его шофер видел, как из окон
летело и кружилось в воздухе все подряд: книги, часы, самые разные предметы. А
какой шум она подняла! Выла словно зверь.
Как трудно поверить в возможность чего-либо подобного…
Но доказательства произошедшего прямо перед ним, в
нескольких шагах.
Отец Мэттингли подошел к воротам старого дома. Стоя на
деревянной лестнице, прислоненной к стене передней террасы, стекольщик в белом
комбинезоне распределял ножом замазку. Все до единого высокие окна дома сияли
новыми стеклами с наклеенной на них эмблемой фирмы-изготовителя.
В нескольких ярдах от него, на южной террасе, едва видная за
грязной сеткой, сидела Дейрдре: безвольно склоненная набок голова опирается на
спинку кресла-качалки, кисти рук вывернуты в запястьях… Кулон с изумрудом на
шее вспыхнул на мгновение зеленой звездочкой.
Как же ей все-таки удалось разбить такие окна? Откуда в
столь беспомощном создании взялось вдруг столько сил?
«Что за странные мысли приходят мне в голову!» – подумал
священник, и внезапно его охватила какая-то неясная печаль. Ах, Дейрдре, бедная
маленькая Дейрдре…
Каждый раз при виде ее отцу Мэттингли становилась грустно и
горько. И тем не менее он знал, что не пойдет по дорожке из плитняка, ведущей к
входу, не позвонит у двери лишь затем, чтобы в очередной раз услышать, что мисс
Карл нет дома или что сейчас она не может его принять.
Его теперешний приход сюда был лишь своего рода личным
покаянием. Более сорока лет назад субботним днем он совершил страшную ошибку,
последствия которой непоправимы. Душевное здоровье маленькой девочки оказалось
подорванным навсегда. И никакой визит в этом дом теперь уже ничего не изменит.
Отец Мэттингли долго стоял у ограды, слушая, как нож
стекольщика чиркает по стеклам, разравнивая замазку. Странный звук на фоне
тихой тропической природы. Священник чувствовал, как жара раскаляет его
ботинки, проникает под одежду, и постепенно, позабыв о стекольщике, переключил
внимание на мягкие, ласкающие краски влажного и тенистого мира, раскинувшегося
вокруг.
Редкостное место. Дейрдре здесь лучше, чем в какой-нибудь
стерильной больничной палате или среди подстриженных газонов, одинаковых и
унылых, словно синтетический ковер. И что заставляло его думать, будто он мог
бы сделать для нее то, что не удалось сделать столь многим врачам? А может, они
и не пытались? Одному Богу известно.
Неожиданно отец Мэттингли заметил, что на террасе рядом с
несчастной безумной женщиной сидит какой-то незнакомец: высокий, темноволосый,
безупречно одетый, невзирая на сильную жару, молодой человек весьма приятной
наружности. Должно быть, он только что появился на террасе; во всяком случае,
секунду назад его там не было Наверное, кто-то из родственников приехал из
Нью-Йорка или Калифорнии, чтобы навестить Дейрдре.
Отца Мэттингли приятно удивило поведение молодого человека,
то, с какой нежностью и заботой он склонился к Дейрдре и как будто даже
поцеловал ее в щеку. Да, действительно, поцеловал – даже отсюда, из тени
тротуара, священник отчетливо видел это и был тронут до глубины души.
Представшая его глазам картина взволновала его и в то же время заставила
испытать чувство необъяснимой грусти.
Стекольщик закончил свою работу, сложил лестницу и, миновав
ступени главного входа и террасу, пошел в дальний конец сада.
Визит священника тоже подошел к концу. Он совершил покаяние.
Теперь можно возвращаться на раскаленную мостовую Констанс-стрит, а потом в
прохладу дома приходского священника. Отец Мэттингли медленно повернулся и
пошел по направлению к перекрестку.
