Тихое старое кладбище с множеством обветшалых памятников
находилось на окраине небольшого городка в Северной Калифорнии, где когда-то
жила семья Грэма. Эти люди не были связаны с Роуан кровным родством, и она
совершенно ничего не знала ни о ком из них. После смерти Элли Роуан несколько
раз навещала могилы, хотя толком и не знала почему. Но в тот день у нее имелась
веская причина для приезда: рабочие завершили установку надгробной плиты, и
Роуан хотела убедиться, что имена и даты написаны правильно.
Пока она ехала на север, ей неоднократно приходило в голову,
что новое надгробие будет стоять до тех пор, пока она жива, а потом покосится,
потрескается и зарастет травой. Родственников Грэма Франклина, равно как и
родных Элли, живших на далеком Юге, даже не уведомили о их смерти. В ближайшие
десять лет едва ли хоть кто-то вспомнит о Грэме и Элли Мэйфейр Франклин и
поинтересуется их судьбой. А к тому времени, как не станет и Роуан, все, кто
когда-либо знал их или хотя бы слышал их имена, будут мертвы.
Роуан смотрела на клочья паутины, разорванной ветром,
которому не было дела до красоты тончайших нитей. Так к чему беспокоиться обо
всем этом? Однако Элли хотела, чтобы Роуан позаботилась о ее последнем приюте,
о том, чтобы на могиле установили плиту и посадили цветы. Так всегда хоронили
людей в Новом Орлеане, когда Элли была маленькой. Только на смертном одре она
наконец заговорила о своей семье и рассказала странные вещи. Например, что
Стеллу положили в гостиной, что люди приходили, чтобы увидеть ее и поцеловать,
хотя брат прострелил ей голову, – сотрудники похоронного бюро «Лониган и
сыновья» умело загримировали рану.
«Лицо Стеллы в гробу казалось таким прекрасным, –
вспомнились Роуан слова приемной матери. – Знаешь, ее великолепные черные
волосы спадали волнами, и она была столь же красива в жизни, как и на портрете
в гостиной. Я любила Стеллу! Она позволяла мне подержать изумруд. Я сидела на
стуле возле ее гроба. Помню, я болтала ногами и тетя Карлот-та велела мне
немедленно прекратить».
Роуан врезалось в память каждое слово этого странного
повествования. Стелла… ее брат… тетя Карлотта… Запомнилась даже фамилия
Лониган. На несколько драгоценных секунд словно выстроился хрупкий мост между
нею и тем миром.
Те люди были ее родственниками. На самом деле Роуан
приходилась Элли четвероюродной сестрой. Однако у нее нет никаких сведений о
далекой родне, и в дальнейшем она не должна даже пытаться что-либо узнать о них
– этого потребовала Элли, и Роуан надлежит выполнить данное ей обещание.
Даже в самые тяжелые моменты болезни Элли не забывала
напоминать об этом:
– Роуан, никогда не езди туда. Помни о том, что ты мне
обещала. Я сожгла все фотографии, все письма. Не возвращайся туда, Роуан. Твой
родной дом здесь.
– Да, Элли. Я буду помнить об этом.
Больше Элли не вспоминала ни о Стелле, ни о ее брате, ни о
тете Карлотте, ни о портрете на стене гостиной, но после смерти приемной матери
адвокат вручил Роуан документ, который привел ее буквально в шоковое состояние.
Это было составленное в тщательно продуманных выражениях и не имеющее абсолютно
никакой юридической силы обязательство Роуан никогда не возвращаться в Новый
Орлеан и не предпринимать никаких попыток что-либо узнать о живших там
родственниках.
И все же почему в последние дни своей жизни Элли заговорила
о них? И даже упомянула о портрете Стеллы на стене гостиной.
А поскольку Элли просила приемную дочь установить на могиле
плиту и посадить цветы, просила не забывать о ней, Роуан, выполняя обещание, в
тот день поехала на маленькое холмистое кладбище и там встретила седовласого
англичанина.
Он почтительно опустился на одно колено, словно отдавая дань
уважения усопшим, и записывал имена, только что вырезанные на надгробном камне.
При появлении Роуан он, похоже, несколько опешил, хотя она
не произнесла ни слова, и смотрел на нее так, словно перед ним внезапно возник
призрак. Роуан с трудом удержалась от смеха. Ничего удивительного: несмотря на
свой высокий рост, она была хрупкого телосложения, да еще приехала сюда в том,
что привыкла носить на яхте: в темно-синей куртке и джинсах. Рядом с ней
англичанин, облаченный в элегантный костюм-тройку из серого твида, казался
анахронизмом.
Однако Роуан интуитивно чувствовала, что намерения у этого
человека самые добрые, и безоговорочно поверила его заявлению о знакомстве с
новоорлеанскими родственниками Элли. Правда, при этом она ощутила сильное
замешательство, ибо ей хотелось познакомиться с этими людьми.
Что ни говори, а кроме них, у нее никого не осталось! Однако
думать так – неблагодарно и нелояльно по отношению к Элли.
В ответ на длинную тираду о жарком солнце и красоте этого
маленького кладбища, произнесенную седовласым джентльменом на прекрасном и
мелодичном британском английском, Роуан не проронила ни слова. Молчаливая
реакция на вопросы и реплики окружающих давно вошла у нее в привычку, хотя
очень часто такое поведение смущало собеседников и заставляло их чувствовать
себя неуютно. И на этот раз Роуан осталась верной себе, в то время как в голове
ее постоянно пульсировала одна и та же мысль: «Он знает членов моей семьи? Моих
кровных родственников?»
– Меня зовут Эрон Лайтнер, – представился
англичанин и протянул Роуан визитную карточку. – Если вам когда-либо
потребуются сведения о Мэйфейрах, живущих в Новом Орлеане, прошу вас непременно
связаться со мной. При желании можете позвонить мне в Лондон – оплату разговора
беру на себя. Буду счастлив рассказать вам об этом семействе и уверяю вас, что
его история произведет на вас неизгладимое впечатление.
Его слова, прозвучавшие столь неожиданно и странно здесь,
среди пустынного холмистого кладбища, поразили Роуан и почему-то больно ранили
– возможно, виной тому было ее одиночество. Интересно, выглядела ли она в тот
момент беспомощной, не способной ответить, пусть даже едва заметным кивком?
Роуан надеялась, что да. Ей не хотелось думать, что она показалась англичанину
холодной и грубой.
Но тогда она совершенно не собиралась рассказывать, что ее
удочерили и увезли из Нового Орлеана в день, когда она родилась. Как можно было
объяснить чужому человеку, что она дала обещание никогда не возвращаться в этот
город и никогда не пытаться узнать хоть что-то о женщине, которая от нее
отказалась. Она ведь не знала даже имени своей настоящей матери. А что, если
этому человеку известно, кто из женщин того семейства забеременел вне брака и
отказался от своего ребенка?
