– Мама умерла, когда я была совсем маленькой, –
продолжала Дейрдре, – я ее совсем не помню. Говорят, она выпала из
чердачного окна. И еще говорят, что и ее мама тоже умерла молодой. Но мои тети
не любят вспоминать об этом. Я думаю, что мы не такие, как остальные люди.
Рита обомлела. Ей еще ни от кого не приходилось слышать
что-либо подобное.
– Что значит «не такие, как остальные люди»,
Диди? – спросила она.
– Я не знаю, как объяснить, – призналась
Дейрдре. – Просто мы чувствуем какие-то вещи, ощущаем события. Мы
безошибочно определяем отношение к себе со стороны других людей, их любовь или
ненависть, знаем, когда они хотят причинить нам вред.
– Боже мой, Диди, да неужели кому-то в голову придет
причинить тебе вред? – удивилась Рита. – Ты проживешь до ста лет и
родишь десять детей.
– Я люблю тебя, Рита Мей, – сказала
Дейрдре. – Ты чистосердечна и добра.
– Нет, Диди, что ты, – покачала головой Рита,
вспомнив своего дружка из школы Святого Креста и то, чем они занимались.
Дейрдре как будто прочитала ее мысли:
– Нет, Рита, это не имеет значения. Ты хорошая. Даже
когда у тебя неприятности, ты никогда не стремишься сделать больно другим.
Рита не до конца поняла смысл сказанного Дейрдре, но ответ
ее был совершенно искренним:
– Я тоже люблю тебя, Диди.
За всю свою жизнь Рита не призналась в любви ни одной другой
женщине.
Исключение Дейрдре из школы Святой Розы стало для Риты
ударом, но не неожиданностью. Она знала, что это неизбежно случится.
Рита собственными глазами видела в монастырском саду Дейрдре
с каким-то молодым человеком и не раз замечала, как после ужина, улучив момент,
когда за ней никто не следил, подруга куда-то ускользала.
Считалось, что в это время ученицы принимают ванну и
укладывают волосы. Рита всегда со смехом вспоминала об этой весьма своеобразной
особенности школы Святой Розы: девочек заставляли укладывать волосы и чуть-чуть
подкрашивать губы, поскольку, по словам сестры Дэниел, так полагалось по
«этикету». Но волосы Дейрдре не нуждались в укладке: природа одарила ее
прекрасными естественными локонами, и вполне достаточно было стянуть их лентой.
В это время Дейрдре всегда исчезала. Она первой шла в ванну,
а затем сбегала по ступенькам вниз и отсутствовала до самого отхода ко сну –
появлялась лишь к вечерней молитве, всегда в последний момент и всегда с
раскрасневшимся от бега лицом, не забывая, однако, одарить сестру Дэниел самой
невинной улыбкой. Надо сказать, что, когда Дейрдре молилась, она и в самом деле
выглядела невинной.
Рита думала, что об отлучках подруги известно только ей.
Дейрдре была единственным человеком, кто поддерживал ее и помогал выжить в этой
тюрьме, и, когда той не было рядом, у Риты буквально опускались руки.
И вот в один из вечеров Рита отправилась на поиски Дейрдре.
Может, она на качелях, думала она. Зима уже закончилась, и сумерки наступают
лишь после ужина. А Дейрдре так любит сумерки…
Однако на игровой площадке Дейрдре не было. Рита дошла до
открытых ворот монастырского сада, утопающего в сумеречной тьме, на фоне
которой светились белые головки лилий. Монахини обычно срезали их в пасхальное
воскресенье. Нет, Дейрдре не осмелится нарушить запрет и не войдет в эти
ворота.
И вдруг Рита услышала голос подруги, а мгновением позже
сумела разглядеть и ее саму, сидящую на каменной скамейке в густой тени низко
опущенных ветвей ореховых деревьев. Сначала Рита заметила лишь светлое пятно –
на Дейрдре была белая блузка – и только потом увидела лицо девушки и даже
фиолетовую ленту в ее волосах. И еще она увидела рядом с ней какого-то высокого
молодого человека.
Вокруг стояла удивительная тишина. Даже музыкальный автомат
в негритянском баре в тот момент молчал, а из здания школы не доносилось ни
звука. И огни в доме, где жили монахини, казались совсем далекими – возможно,
такое впечатление создавалось из-за обилия росших вдоль аркады деревьев.
– Моя любимая… – эти слова молодого человека,
обращенные к Дейрдре, были произнесены шепотом, но Рита услышала их совершенно
отчетливо, равно как и ответ подруги:
– Да, я действительно слышу, что ты говоришь.
– Моя любимая, – снова прошептал он.
А потом Дейрдре заплакала и сквозь слезы произнесла что-то
еще – кажется, чье-то имя. Рита не смогла толком разобрать и теперь уже никогда
не узнает, правильной ли была ее догадка, но тогда ей показалось, что Дейрдре
сказала:
– Мой Лэшер.
Они поцеловались. Голова Дейрдре откинулась назад, и на фоне
ее черных волос отчетливо белели его пальцы.
– Я лишь хочу сделать тебя счастливой, моя
любимая, – вновь донесся до Риты мужской голос.
– Боже мой… – простонала в ответ Дейрдре и
вскочила со скамейки.
Через мгновение Рита увидела ее бегущей вдоль клумб с
лилиями, а молодой человек исчез, словно растворился в сумраке. Поднявшийся ни
с того ни с сего ветер был таким сильным, что сучья деревьев с яростью хлестали
по террасам школьного здания. Казалось, весь сад неожиданно пришел в движение.
И Рита была там совсем одна.
Ей стало стыдно. Она не имела права подслушивать. Рита бегом
бросилась к зданию школы и буквально взлетела по деревянной лестнице на
четвертый этаж.
Дейрдре вернулась лишь через час.
Рита чувствовала себя подавленной, ее мучила совесть… Как
она могла шпионить за подругой?!! И все же поздней ночью, лежа без сна в
постели, она вновь и вновь вспоминала слова молодого человека: «Моя любимая… Я
лишь хочу сделать тебя счастливой, моя любимая…» Подумать только, и это он
говорил Дейрдре!
Рите встречались лишь такие парни, которых хлебом не корми –
дай при первой же возможности потискать в укромном уголке девчонку, ничего
другого им и не надо. Неуклюжие и грубые ребята, вроде ее дружка Терри из школы
Святого Креста. «Знаешь, Рита, кажется, ты мне здорово нравишься», – не
раз повторял Терри. «Еще бы, – усмехалась в ответ она. – А знаешь
почему? Да потому, что я позволяю тебе безнаказанно лапать меня. Вот так-то,
жеребец».
В конце концов у ее отца лопнуло терпение. «Совсем гулящей
девкой стала! – кричал он. – Ничего, пойдешь у меня в закрытую школу
при монастыре. Да-да, вот туда и отправишься! Мне плевать, сколько это будет
стоить».
