Но даже если не принимать во внимание эту похожую на сон
беседу, если обвинить во всем странную тишину усадьбы и адскую жару, если
допустить, что имя было подсказано вырезанной на стволе надписью… есть то, что
невозможно отбросить: ведь он своими глазами отчетливо видел человеческую
фигуру. И никто не заставит его поверить, что этого не было.
Проходили недели, но работа в санатории не смогла заставить
доктора забыть о том, что произошло. Тогда он попытался описать увиденное,
стараясь вспомнить все подробности, не упустить ни одной детали… Темные волосы
незнакомца были слегка вьющимися. Глаза большие. Бледная кожа, такая же, как у
несчастной Дейрдре. Молодой человек, на вид – не более двадцати пяти.
Невыразительное лицо. Доктор вспомнил даже его руки – тоже ничего
примечательного: просто красивые руки. Удивительно, но, несмотря на худобу,
мужчина был пропорционально сложен. Необычной казалась лишь его одежда: не
покрой костюма, который был достаточно распространенным, а сама текстура ткани,
столь же гладкая, как и лицо незнакомца. Казалось, что одежда, тело и лицо были
из одного и того же материала.
Однажды утром доктор проснулся с поразительно четкой мыслью:
тот таинственный человек не хотел, чтобы Дейрдре вводили седативные препараты!
Он знал об их разрушительном действии. А больная, естественно, была беспомощна
и не могла выступить в свою защиту. Призрак ее оберегал!
«Ну кто, ей-богу, поверит во все это?» – думал доктор. Ему
захотелось вернуться в родной дом в штате Мэн и работать в отцовской клинике, а
не в этом сыром, чужом городе. Отец сумел бы понять. Впрочем, нет. Его это лишь
встревожило бы.
Доктор попытался было «окунуться с головой в работу». Но
санаторий, по правде говоря, был местом скучным. Работа не отнимала много
времени. Старый психиатр поручил ему нескольких новых пациентов, однако их
заболевания не представляли особого интереса. Тем не менее доктор понимал, что
необходимо работать и вести себя как ни в чем не бывало, дабы развеять все
подозрения старика на его счет.
Когда осень сменилась зимой, доктору стала сниться Дейрдре –
здоровая, жизнерадостная: вот она стремительно идет по городской улице, и ветер
развевает ее волосы. Всякий раз, просыпаясь после подобного сна, доктор гадал,
жива ли еще несчастная женщина. Вполне могло случиться, что она умерла.
Наступила весна. Доктор уже целый год прожил в Новом
Орлеане. Ощутив однажды нестерпимую потребность вновь увидеть тот дом, он
доехал в старом такси до Джексон-авеню и оттуда, как всегда прежде, пошел
пешком.
Ничего не изменилось: террасы все так же скрывались за пышно
цветущими колючими бугенвиллеями, в запущенном саду мелькали маленькие
белокрылые бабочки, сквозь черную металлическую решетку пробивались оранжевые
цветки лантаны.
И Дейрдре все так же сидела в кресле-качалке на боковой
террасе, затянутой ржавой сеткой от насекомых.
Доктор испытал нестерпимую душевную боль. Пожалуй, такого
беспокойства он еще не чувствовал в своей жизни. Хоть кто-нибудь должен как-то
помочь этой женщине!
Потом доктор бесцельно бродил по городу и в конце концов
очутился на незнакомой грязной и людной улице. На глаза ему попался захудалый
кабачок. Внутри заведения царили приятная прохлада – спасибо
кондиционерам! – и относительная тишина. Лишь несколько стариков негромко
беседовали за стойкой бара. Доктор взял пиво и отправился в самый дальний угол
зала.
То состояние, в котором по-прежнему пребывала Дейрдре
Мэйфейр, вызывало в его душе мучительную боль. А тайна мужчины-призрака лишь
усугубляла терзания. Доктор вспомнил о живущей в Калифорнии дочери Дейрдре.
Набраться смелости и позвонить ей? Поговорить как врач с врачом… Но он даже не
знает ее имени!
– К тому же у тебя нет права вмешиваться, –
шепотом убеждал он себя, с удовольствием потягивая холодное пиво и время от
времени вслух произнося странное имя: – Лэшер…
Что это за имя – Лэшер? Дочь Дейрдре непременно примет его
за сумасшедшего! Доктор сделал еще один большой глоток.
Ему вдруг показалось, что в зале стало чересчур жарко,
словно кто-то открыл дверь и впустил раскаленный ветер пустыни. Даже старики,
восседавшие за стойкой со своим пивом, заметили это. Доктор видел, как один из
них вдруг вытер лицо грязным носовым платком, а потом вернулся к прерванному
спору.
Поднося к губам кружку, доктор увидел прямо перед собой все
того же таинственного человека: тот сидел за столиком у входной двери.
То же восковое лицо. Карие глаза. Та же безупречная одежда
из необычной ткани, настолько гладкой, что в полумраке кабачка казалось, будто
она слегка светится.
Старики за стойкой продолжали беседовать как ни в чем не
бывало, а доктор ощутил нарастающий внутри неподдельный ужас, знакомый ему с
того вечера в полутемной спальне Дейрдре Мэйфейр.
Мужчина сидел не шелохнувшись и пристально смотрел на
доктора. Их разделяло менее двадцати футов. Яркий дневной свет, проникавший
сквозь окно, освещал сбоку его лицо и четко очерчивал линию плеча.
Он здесь! Рот доктора наполнился слюной, к горлу подступила
тошнота. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Люди подумают, что он перепил.
Одному Богу известно, что случится в следующий момент… Доктор изо всех сил
старался удержать в руке кружку. Только не дать панике завладеть им, как это
случилось в спальне Дейрдре!
Но произошло другое: мужчина задрожал, словно изображение на
экране, и исчез прямо на глазах у доктора. По залу пронесся холодный ветер.
Бармен обернулся и схватил грязную салфетку, не давая ей
улететь. Где-то громко хлопнула дверь. Казалось, разговор за стойкой сделался
громче. В висках у доктора застучало.
– Схожу с ума! – прошептал он.
Никакая сила на земле не уговорит его еще раз пройти мимо
дома Дейрдре Мэйфейр.
Возвращаясь домой вечером следующего дня, доктор снова
увидел странного незнакомца. Это произошло возле кладбища в районе
Кэнел-бульвара. Мужчина стоял под фонарем, в желтом свете которого фигура
совершенно отчетливо выделялась на фоне белой как мел кладбищенской стены.
Видение было мимолетным, но доктор знал, что не ошибся. Его
охватила непреодолимая дрожь. На какое-то время он словно забыл, как управлять
машиной, а потом ринулся вперед, нарушая все правила и не думая о последствиях,
как будто брюнет гнался за ним. Лишь оказавшись в собственной квартире, доктор
почувствовал себя в безопасности.
