Но улыбка его быстро погасла. Роуан догадывалась, как тяжело
Майклу обсуждать случившееся, с каким трудом он сохраняет душевное равновесие.
– Есть еще один момент, – сказала она.
– Какой?
– Всякий раз, упоминая о силе, появившейся в твоих
руках, ты словно не придаешь ей особого значения, отводя первостепенную роль
видению. Однако я уверена, что одно тесно связано с другим. Разве тебе не
приходило в голову, что эта сила – дар именно тех, с кем ты встретился в
видении?
– Не знаю, – ответил Майкл. – Я думал об
этом. Мои друзья тоже высказывали такое предположение. Но я не считаю его
правильным. Напротив, мне кажется, что проявившиеся способности служат своего
рода отвлекающим моментом. Все советуют мне активно использовать обретенную
силу, но если я начну это делать, то никогда не вернусь назад.
– Понимаю. Но ты коснешься руками того дома, когда
окажешься возле него?
Майкл задумался. Признаться, он представлял себе все
несколько иначе – ожидал более скорого и чудесного прояснения сути событий.
– Ну… думаю, что да. Если сумею, дотронусь до ворот.
Потом поднимусь по ступеням и коснусь двери.
Откуда этот страх? Да, увидеть дом – это прекрасно, но
прикоснуться к нему… Майкл покачал головой и, откинувшись на спинку стула,
скрестил руки на груди. Дотронуться до ворот… Коснуться двери… Они, конечно же,
могли наделить его этой силой… Но почему он сомневается? Особенно если все
связывается в единое целое…
Роуан сидела молча и выглядела озадаченной, даже
встревоженной. Майкл не в силах был отвести от нее взгляд. Как не хотелось ему
расставаться с этой удивительной женщиной!
– Майкл, не уезжай, побудь со мной еще, – вдруг
попросила она.
– Роуан, могу я задать тебе один вопрос? Та бумага,
которую ты подписала по просьбе Элли… обещание никогда не ездить в Новый
Орлеан… Ты считаешь ее все еще действительной? По-прежнему полагаешь, что
данная тобой клятва сохраняет свою силу и после смерти Элли?
– Разумеется. – Голос Роуан прозвучал глухо и был
полон печали. – Ты ведь и сам так считаешь.
– Неужели?
– Конечно, ведь ты же человек чести. Из тех, кого с
полным основанием можно назвать порядочным и достойным уважения.
– Согласен. По крайней мере, надеюсь, что это так.
Думаю, я неверно сформулировал вопрос. Суть вот в чем: ты хотела бы увидеть
город, в котором родилась? Нет, я неискренен. Порядочным людям врать не к лицу.
На самом деле я хотел спросить о другом: есть ли хоть какой-нибудь шанс, что ты
поедешь туда вместе со мной?
Ответом было молчание.
– Понимаю, это самонадеянно с моей стороны, –
снова заговорил Майкл. – В этом доме перебывало достаточно мужчин, и я для
тебя отнюдь не свет в окошке…
– Перестань. Я могла бы полюбить тебя, и ты это знаешь.
– Тогда выслушай меня, пожалуйста, ибо сейчас речь идет
о нас двоих, о тех, кто продолжает жить на этом свете. Возможно, я уже… то
есть… я хочу сказать… Если тебе по-прежнему хочется поехать туда… если у тебя
не пропало желание своими глазами увидеть места, где ты родилась, и попытаться
узнать хоть что-то о своих настоящих родителях… Тогда, черт побери, почему бы
тебе не отправиться туда вместе со мной? – Майкл вновь со вздохом
откинулся назад и засунул руки в карманы брюк. – Мне кажется, это был бы
огромный шаг вперед с твоей стороны. Согласна? Конечно, я рассуждаю как эгоист.
Мне очень хочется увезти тебя отсюда. Ну как? Ты все еще считаешь меня
порядочным и честным?
Роуан оцепенело смотрела в пространство, закусив губу, чтобы
не расплакаться.
– Мне очень хочется туда поехать, – с трудом
выдавила она.
По щекам покатились слезы.
– Боже мой, Роуан, прости, – поспешно извинился
Майкл. – Я не имел права задавать такие вопросы.
Она продолжала глядеть куда-то на воду, словно это было
единственной возможностью справиться с эмоциями. Майкл видел, как напряжены ее
плечи, как судорожно подергивается горло, сглатывая непослушные слезы. Более
одинокого человека, чем Роуан, он еще не встречал. В Калифорнии полно одиноких
людей, но она, казалось, вообще существовала отдельно от остального мира.
Майклу стало страшно за нее, страшно оставлять ее одну в этом доме – в этом
чувстве не было и тени эгоизма, какого-либо проявления его собственных
корыстных желаний.
– Послушай, Роуан, мне действительно очень жаль. Я не
должен вмешиваться, – сказал он. – Это касается только тебя и Элли.
Ты поедешь, когда почувствуешь себя готовой. А сейчас ехать нужно мне, и совсем
по иным причинам. Мне придется расстаться с тобой, хотя и чертовски не хочется.
Слезы опять хлынули по ее щекам.
– Роуан…
– Майкл, – прошептала она. – Это мне следует
просить у тебя прощения. Это ведь я бросилась в твои объятия. Так что не надо
обо мне беспокоиться.
– Не говори так.
Он хотел обнять ее и уже сделал движение, чтобы подняться,
но она жестом остановила его порыв, и Майклу не оставалось ничего другого,
кроме как тихо добавить:
– Если ты думаешь, что мне не доставляло удовольствия
держать тебя в своих объятиях и осушать твои слезы, тогда ты просто не
применяешь свой дар. Или совершенно не понимаешь мужчин вроде меня.
Роуан вздрогнула и крепко сцепила руки у груди, пряди волос
упали на лицо. В этот момент она казалась такой несчастной, что Майклу
нестерпимо захотелось прижать ее к себе и целовать, целовать, целовать…
– Ну скажи, чего ты боишься? – спросил он.
Произнесенный шепотом ответ звучал так тихо, что Майкл едва
его расслышал.
– Того, что я плохая, что я действительно обладаю
ужасающей способностью творить зло. И та сила, которая во мне заключена – какой
бы по сути своей она ни была, – говорит мне именно об этом.
– Роуан, совсем не грешно быть лучше Элли или Грэма. И
совсем не грешно ненавидеть их за то, что они обрекли тебя на одиночество,
оторвали от родных корней и лишили всех кровных связей.
– Я все это знаю, Майкл.
Она благодарно улыбнулась, но было очевидно, что его слова
прозвучали неубедительно. Роуан чувствовала, что ему не удалось постичь нечто
очень важное в ее жизни, и Майкл это понял. Он вновь, как и вчера на палубе
яхты, потерпел неудачу.
