Но когда спустя несколько минут Майкл прошел мимо него и
занял свое место у окна почти в самом конце салона первого класса, пожилой
джентльмен даже не поднял голову. Его портфель был открыт, а сам он что-то
быстро записывал в объемистую тетрадь в кожаном переплете.
Прежде чем самолет поднялся в воздух, Майкл заказал себе
порцию бурбона и упаковку холодного пива. К тому времени, когда они прилетели в
Даллас, где по расписанию у самолета была сорокапятиминутная стоянка, Майкл пил
шестую банку пива и читал седьмую главу «Давида Копперфильда». Про англичанина
он и думать забыл.
Глава 7
Майкл попросил таксиста притормозить и отправился за
очередной полудюжиной банок пива. От ощущения вновь окутавшего его теплого
летнего воздуха все внутри ликовало. Машина свернула со скоростной магистрали
на знакомую и незабываемо грязную мостовую Сент-Чарльз-авеню, и Майкл едва не
заплакал при виде темнолиственных старых дубов с их черной корой и длинного
узкого трамвая, который все так же, со звоном и грохотом, катился по рельсам.
Даже в этой своей части, с множеством убогих закусочных,
обшарпанных деревянных баров и заброшенных бензоколонок, среди которых торчали
к небу новые многоквартирные дома, возвышавшиеся над тентами магазинных витрин,
это был его родной город – старый, прекрасный, полный зелени. Майкл с любовью
смотрел даже на сорняки, пробившиеся сквозь трещины в асфальте. Там, где
асфальта не было, росла сочная, ярко-зеленая трава. Ветви ползучего мирта были
густо усыпаны цветами – розовыми, сиреневыми, густо-красными, как мякоть
арбуза.
– Да ты посмотри вокруг! – сказал он водителю,
который без умолку болтал всю дорогу, жалуясь на резкий рост преступности и
вообще на плохие для Нового Орлеана времена. – Это фиолетовое небо я
вспоминал все эти проклятые годы и видел так явственно, как будто кто-то
раскрашивал его в моей памяти цветными карандашами.
Майклу хотелось плакать. За все время, пока утешал плачущую
Роуан, сам он не пролил ни слезинки. А сейчас ему хотелось буквально
разрыдаться. И отчаянно не хватало рядом Роуан.
Таксист слушал его с иронической улыбкой.
– Ну и что? Да, фиолетовое небо, если тебе так
нравится.
– Нравится, и еще как, – сказал Майкл. – А ты
родился между Мэгазин-стрит и берегом реки, точно? Уж этот выговор я узнаю где
угодно, – добавил он.
– Ишь, завел тут речи, а сам-то как говоришь? – не
дал ему спуску таксист. – Если тебе интересно знать, я родился между
Вашингтон-авеню и Сент-Томас-стрит и был самым младшим из девяти детей. Теперь
таких больших семей не встретишь.
Машина медленно двигалась по улице, и сквозь открытые окна в
салон проникал влажный августовский ветерок. Только что зажглись уличные
фонари.
Майкл закрыл глаза. Даже нескончаемые монологи таксиста
казались ему музыкой. А это мягкое тепло… Как долго он всей душой тосковал по
нему! Разве в мире существует еще одно такое же место, где воздух буквально
живой, где ветер целует и ласкает тебя, а небо пульсирует, будто по его жилам
течет кровь? Боже мой, как это здорово – не ощущать больше пронизывающего
холода!
– Поверь, честное слово, никого сейчас нет счастливее
меня, – сказал Майкл. – Никого… Да ты только взгляни на деревья!
Он во все глаза смотрел на черные изгибы ветвей.
– Черт побери, где же ты торчал, сынок?
Таксист был невысок, коренаст; на голове привычно сидела
фуражка с козырьком. Он управлял машиной, наполовину высунув в окно локоть.
– Я был в аду, дружище, – ответил ему
Майкл. – И знаешь, что я тебе скажу: там совсем не жарко. В аду ужасно
холодно… А вот и отель «Поншатрен» – все тот же, ничуть не изменился.
Нет, пожалуй, отель выглядел более элегантным и
холодно-суровым, чем в прежние дни. Аккуратные голубые навесы… и такая же, как
и раньше, гвардия привратников и охранников возле стеклянных дверей.
От волнения Майкл ерзал на сиденье. Ему не терпелось выйти
из машины, пройтись, ощутить под ногами старые тротуары. Но он попросил
таксиста подбросить его до Первой улицы и там немного подождать. А потом они
вернутся к отелю.
К тому моменту, как они подъехали к светофору на перекрестке
с Джексон-авеню, Майкл успел опустошить вторую жестянку пива. Вид за окнами
машины совершенно изменился. Майкл не помнил, чтобы переход был столь резким.
Но дубы стали выше и гуще, многоэтажные дома сменились белыми особняками с
коринфскими колоннами, и весь призрачный, сумеречный мир неожиданно наполнился
нежными отблесками зеленого покрова.
– Роуан, если бы ты была сейчас рядом, – прошептал
Майкл.
На углу Сент-Чарльз и Филип стоял превосходно
отреставрированный дом Джеймса Галье. На другой стороне находился дом Генри
Хоуэрда, красующийся свежевыкрашенными стенами. За чугунными решетками
виднелись лужайки и сады.
– Боже мой, я дома! – шептал Майкл.
Когда самолет приземлился, Майкл пожалел, что успел
напиться. В таком состоянии нелегко тащить чемодан и искать такси. Но теперь
все позади. Когда такси свернуло налево, на Первую улицу, и въехало под сень густой
зелени Садового квартала, Майкл пребывал в состоянии экстаза.
– Понимаешь, здесь все осталось прежним! –
возбужденно воскликнул он, обращаясь к водителю.
В порыве огромной признательности Майкл достал банку пива и
протянул ее таксисту, но тот лишь усмехнулся и отдал обратно.
– Попозже, сынок. Куда теперь поедем?
Словно в замедленном сне, они скользили мимо массивных
особняков. Майкл не мог отвести взгляд от кирпичных тротуаров и высоченных
магнолий с темными блестящими листьями.
– Поезжай помедленнее. Пусть этот парень обгонит нас. Я
скажу, где остановиться.
Майкл пришел к выводу, что для своего возвращения выбрал
самый прекрасный час вечера. Переполненный счастьем, он не вспоминал ни о
видениях, ни о своем таинственном предназначении и мог думать только о том, что
открывалось его глазам, и… о Роуан. «Вот оно, испытание любви, –
мечтательно размышлял он, – когда тебе невыносимо быть счастливым,
поскольку рядом нет другого человека». Слезы готовы были ручьем хлынуть у него
из глаз.
Таксист продолжал болтать, не умолкая ни на секунду. Теперь
он говорил о родном церковном приходе Майкла, о том, каким он был в прежние дни
и в каком запустении находится сейчас. Майклу, конечно же, хотелось увидеть
старую церковь.
– А знаешь, мальчишкой я был прислужником в алтаре
церкви Святого Альфонса, – сказал он.
Но церковь может ждать хоть вечность, и он пойдет туда
позже, потому что сейчас Майкл наконец увидел тот дом.
