– Привет, птичка моя ощипанная! – радостно гавкнул демон, дружелюбно помахивая хвостиком. – Давай вздрогнем, – продемонстрировал бутылку литра на два, – а то пока твоих подруг на гадости уговоришь – поседеешь! – И показал мне свою кудрявую смоляную шевелюру без единого седого волоса.
– Мм… Что ты имеешь в виду насчет гадостей? – озадачилась я, отпихиваясь от дьявольски приставучей пиявки Аластора.
– Ну это мы на тебя накляузничали, – покаялась Вемуля, лукаво опустив глаза. – И потребовали, чтобы тебе вынесли самое строгое наказание из существующих – смертную жизнь. Надеюсь, ты не очень сердишься?..
– Давайте выпьем, – согласилась я, обнимая подруг. Славные мои, любимые… Что бы я без них делала?..
И мы испили амброзии. И еще выпили. А потом я ничего не помню…
Сейчас я сидела в неизвестной комнате на космодроме… кровати и одним глазом рассматривала – где я. Оказалось, вокруг что-то похожее на обычную зону обитания на вилле Никоса, только мне на сей раз не досталось амуров. Зажали, сволочи!
Когда сползала с кровати, зашуршало мое одеяние. Я присмотрелась, подошла к зеркалу – и озверела:
– Убью тебя, Аластор! На фиг!
Только его извращенная фантазия могла придумать подобное. Нет, вы только подумайте! Атласный костюм зайчика из «Плейбоя»… с хвостиком. Розовый, в перьях и стразах. С надписью на шортиках: «Зай-зай-зай, поскорее сюда заезжай!»
Схватилась за голову и стянула с себя заячьи ушки. Покрутила в руках, шмякнула об стену и… созрела к смертоубийству с отягчающими!
Я щас кому-то там та-ак заеду!!! Во все места… причем карьерным самосвалом. Ему адская кипящая смола жвачкой после того покажется. Кленовым сиропом с блинчиками. Вот вспомню свои прежние навыки, честно войду в долю с совестью и…
– Ну все! – Вылетела в коридор и уткнулась носом в красивый плакат, украшенный голубками, похожими на загнувшихся от старости чахоточных куриц, кривыми бубликообразными сердечками и параллелепипедными обручальными кольцами. Плакат венчала надпись: «Удовлетвори инстинкты! Поимей ближнего своего!»
Р-р-р!!! Убью одного рогатого извращенца! Три раза. А потом попрошу Вемулю с Миокомсат мучительно оживить – и опять убью.
А по стенам взгляд выхватывал символические изображения ЭТОГО и ТОГО САМОГО, взятые из разных культур у различных народов.
Аластор!!! Я включаю инстинкты и буду тебя иметь!!! Тебе не жить, козлик мохноногий!!!
Озверение сменилось берсеркерством, и я была готова и иметь, и не иметь! В любом порядке. Главное, чтобы успеть повыдергать чьи-то рога, копыта и хвост и сдать на переработку.
Бум! Бум! Бум! – в полном согласии со мной надрывался по соседству кто-то из явно уставших жить. Потому что не ожидал встретиться с разжалованным ангелом, первый раз в жизни мучившимся похмельным синдромом.
Я пошла на звук и по стрелкам: «ТУДА! И будет тебе много счастья, если выживешь!» Держась за стену и за голову, мучительно вспоминала любые приличные слова, чтобы сначала вежливо попросить не шуметь. Ага. Перед смертью.
Нужная мне дверь, за которой раздавались глухие звуки ударов, оказалась предусмотрительно помечена оранжевыми стрелками, неоновыми огнями и бело-алыми ленточками и заложена снаружи во-от такенным засовом.
– Точно, наверное, много счастья перепало кому-то! – пробормотала я, сдвигая железяку и приоткрывая дверь. – Если так стерегут!
В разоренной комнате находился… Никос. В дурацкой набедренной повязке набекрень, потный, багровый, в пуху от разорванных подушек, весьма разъяренный и… горячо любимый.
В комнате, кроме недобитой кровати, не осталось больше ничего. По ней прошелся океанский шторм, самум и шквал. На полу хрустели обломки интерьера, которые муж расколотил. Мелкие куски белого фаянса изобличали расколоченный не то умывальник, не то унитаз. Думается, следующим стихийным бедствием станет потоп…
– Ник! – заорала я, отвлекая мужа от самоубийственного доламывания кровати. – Я обещаю «и в горе, и в радости», но начнем с горя – не шуми, пожалуйста, а то до радости я не доживу!
Никос резко повернулся на звук моего голоса, дико уставившись на жену, как на привидение, протянул руку, протер глаза, помотал головой и… улегся в обморок.
– С обязанностями придется подождать, – сообщила я себе, устраиваясь у него под боком. – Начнем с права на отдых!
И начала…
Эпилог
Внизу шумело вечно неспокойное темно-синее море, огромный солнечный диск наполовину завис над линией горизонта. Легкие кучевые облака расцветились красно-оранжевыми отблесками. После жаркого дня прохлада осеннего вечера умиротворяла. Сладковатые запахи цветущих вьющихся растений усилились и стали почти удушающими, причудливо смешиваясь со специфическим ароматом цитруса, шалфея и полыни.
На террасе сидела очень пожилая пара и держалась за руки, глядя на закат.
– Твой сын… – начал статный мужчина с седой гривой, поворачиваясь к жене.
– А твоя дочь… – в тон ему отозвалась и нежно улыбнулась такая же снежно-седая женщина.
– И наши внуки!.. – закончили они вместе, одаряя друг друга влюбленными взглядами и сплетая руки.
– Деда! Баба! – вбежала на веранду стайка ребятишек разного возраста, возглавляемая тоненькой девочкой семи лет с хитринкой в золотистых глазах. Девчушка была в изгвазданном светло-голубом парусиновом комбинезоне с зелеными от травы коленками. Ее хвостики на волосах, скрепленные резинками, задорно торчали в разные стороны. Отряд братьев и сестер щеголял изорванными штанишками, платьицами и довольными рожицами, измазанными черно-синей шелковицей.
– Баба! – привычно залезла она к женщине на колени. Остальная малышня облепила дедушку. – Ко мне сегодня приходил ангел!
– Что ты говоришь, Джул? – Пара обменялась тревожными взглядами.
– То и говорю! – засмеялась девочка и разжала ладошку. Там лежало искрящееся белое перышко. – Ангел сказал, что когда придет срок, то он придет за вами двумя, потому что одно сердце нельзя разорвать пополам. Это он о чем, бабушка?
– Это он о любви, дорогая! – погладила внучку по голове пожилая, но все еще красивая женщина, сияющими глазами глядя в лицо мужу.
– Взрослые! – фыркнула малышня и погнала играть в сад.
– Спасибо, Саш! – прошептала старшая Джул. – Спасибо, что понял и простил!
– Лю-у-убовь… – принес ветер. – Ве-э-эчна…
