От неприятного объяснения юношу спас нарисовавшийся у окна Фрост. Фрост обладал умением появляться, казалось, из воздуха – да так оно, в сущности, и было.
– Что там у вас происходит? – спросил Кей, кивая на парадное.
Слуга ответил, почтительно склонив голову:
– Вас спрашивает некий молодой человек весьма затрапезного вида.
– Как зовут?
– Он представился доктором Иенсом, хотя, если мне позволено будет заметить, никакой он не доктор – доктора в таких пальтишках не разгуливают, да и ездят все больше в каретах…
– Не морочьте мне голову, Фрост, – раздраженно сказал Кей. – Это же Иенс с завода. Вы его прекрасно знаете, и незачем его унижать…
– Прошу прощения, мессир, но никакого неуважения к господину Иенсу проявлено не было – это он, напротив, рвался в дверь без приглашения и вопил, что в таких, позволю процитировать, жалких лачугах жили разве что конюшие его деда…
– Каков наглец, – удовлетворенно заметил Господин W. – Определенно, мне этот щенок нравится.
– Нравится, так впустите, – сказал Кей. – Что ему надо, он сказал?
– Сказал, что доставил некую картину, будто бы вами заказанную, и при себе имеет четырехугольный предмет, обернутый мешковиной.
– Картину? – восхитился W. – Как интересно. Сто лет не видел картин. Пусть заходит.
Фрост так же незаметно испарился, а Господин W потянул Кея к выходу из зала. Золотому Полководцу не терпелось взглянуть на картину.
Пока Иенс ждал у подъезда, он продрог и успел изрядно разозлиться. После оттепели неожиданно похолодало – не спасали ни тощее пальтецо, ни шерстяной, связанный Гердой шарф. Стылый туман пробрался под подкладку, и вдобавок в подошве правого ботинка обнаружилась дыра. Естествоиспытатель как раз воображал по четвертому кругу, как он унаследует дедовское имение, а Кей, потрепанный революцией, но недобитый, будет стучаться в дверь его роскошного особняка, вымаливая корочку хлеба, и он, Иенс, прикажет лакеям… Что именно прикажет лакеям, он так и не успел сочинить, потому что огромный швейцар, преграждающий путь в жилище паршивого выскочки, отступил в сторону и низко поклонился. Иенс покрепче зажал картину под мышкой, кинул последний презрительный взгляд на швейцара и вошел.
Перед ним открылся огромный холл, торжественный, как зал суда, и стылый, как погреб. Мраморная лестница возносилась в недоступную высоту, откуда слышались звуки скрипки, смех и звон бокалов.
– Пальтишко прошу, – раздалось из-за плеча доктора.
Тот не глядя скинул пальто на руки слуги и пошел к лестнице. Навстречу уже спускался названный паршивый выскочка. Рядом с ним шагал кто-то высокий, плечистый и сияющий, в ком Иенс не сразу признал Господина W. Сияние золота было так ослепительно, что Иенс поневоле зажмурился, а когда снова открыл глаза, золотой мираж расплылся, задрожал – и вот на ступеньках уже стояла хрупкая невысокая девушка в черном вечернем платье и черной же полумаске. Девушка держала Кея под локоть, но смотрела на него, Иенса, – и доктор почувствовал, как краснеет.
Хозяин дома, похоже, не ощутил рикошета взглядов, которыми обменялись его подруга и молодой ученый. Он невозмутимо приблизился к Иенсу и по-дружески протянул руку. Иенс торопливо вытянул свою, совершенно забыв, что держит под мышкой картину. Холст, завернутый в мешковину и натянутый на фанерную раму, грохнулся на пол. Иенс покраснел еще сильнее и сказал, мучительно заикаясь:
– Из-извините. Я н-не знал, что у вас ве-вечеринка.
Кей, ничуть не обескураженный, легко наклонился, поднял картину и, не снимая мешковины, положил на перила лестницы.
– Это я должен извиниться, – сказал хозяин дома. – Во-первых, потому, что не отправил вам приглашения. Во-вторых, потому что совершенно забыл о своем заказе. Сколько я вам должен?
Иенсу неожиданно сделалось жарко. Щеки его пылали, как зимний закат над рекой.
– Ви-видите ли… де Вильегас… это мой сосед… ху-художник. Он очень за-загружен. Сроч-срочный за-заказ из изда-издательства. Иллюстрации к книж-книжке. Свод нравоучительных текстов… Он не-не хотел поначалу браться за работу…
Чем дальше Иенс лгал, тем легче и легче ему становилось говорить, будто ложь лечила заикание. Он уже смелее взглянул на Госпожу. Та улыбалась, да, несомненно улыбалась ему. Губы доктора поневоле расплылись в ответной улыбке.
– Я понял, – нетерпеливо проговорил Кей. – Так сколько вы ему обещали?
– Тридцать тысяч, – выпалил Иенс, замирая от собственной наглости.
– Ого, – усмехнулся Кей. – Должно быть, тексты и вправду были крайне нравоучительные. – Отвернувшись, он бросил куда-то в пустоту холла: – Фрост, выдайте доктору тридцать пять тысяч.
– Н-нет, за-зачем… – снова забормотал Иенс.
– Тридцать пять, и больше ни слова.
Иенс почувствовал, как в руку ему сунули толстую пачку, но когда обернулся, не обнаружил рядом никакого Фроста.
– Извините, меня ждут гости, – холодно проговорил хозяин. – Вызвать вам извозчика?
– Н-нет, к че-чему затрудняться, я пе-пешком…
– Передайте мой поклон уважаемому де Вильегасу. И пожелание успехов в работе над иллюстрациями.
Парочка уже развернулась и начала подниматься по лестнице. Картина так и осталась лежать на перилах, завернутая и никому, очевидно, не нужная. Иенс понял, что его снова унизили, причем намного сильнее, чем там, перед дверью парадного. От обиды хотелось расплакаться, но доктор сжал зубы и позволил себе лишь один, только один взгляд в удаляющуюся узкую спину с низким вырезом бального платья… Госпожа смотрела на него. Смотрела через плечо и улыбалась так ласково, так ободряюще, что неведомо откуда у Иенса нашлись слова:
– По-постойте, Кей. Вы даже не х-хотите взглянуть на картину?
– А это необходимо? – скучливо поинтересовался хозяин.
Однако девушка уже выдернула руку у него из-под локтя и сбежала по ступенькам. Тонкие пальцы рванули мешковину, мелькнуло серо-рыжее, синяя тень гор, бурая кладка колодца.
– Милый, да это же просто очаровательно! – с преувеличенным восторгом возопила Госпожа. – Пикассо! Дали! Да нет, какой Дали – Веласкес! Посмотри на колорит, на чудный, теплый оттенок пустыни, а пугало… Удивительное воображение – нарядить пугало в шляпу с бубенчиками. Нет, решительно, это Босх, Иеронимус Босх!
– Пугало? – сказал Кей, останавливаясь. – Какое пугало?
Иенс, смущенный перечислением абсолютно незнакомых ему имен, только сейчас сообразил, что привлекать внимание к картине не стоило. Королевский-то прихвостень ожидал приобрести портрет роскошной красотки, а вовсе не чучела и колодцы… Доктор мысленно застонал и проклял Герду со всем ее живым воображением, столь напоминающим воображение неизвестного Иеронимуса Босха.
Между тем Кей сбежал по ступенькам и остановился за спиной Госпожи. Он бросил всего один взгляд на рыже-серый пейзаж. Скучливое выражение лица юноши не изменилось, не дрогнули губы – лишь в холодных голубых глазах промелькнуло что-то, не замеченное Иенсом, но мгновенно ухваченное внимательно наблюдавшей Госпожой.
