– Кто мне заплатит за ущерб?! Кто? Ктоооооооо?!
Очнулся Рэм под фонарем. С черного неба сыпался легкий снежок. Фонарь освещал вывеску или не вывеску, а герб – оскалившаяся собачья морда, два скрещенных клинка и зачем-то линейка. Рэм потер лоб. В глазах все плыло и приятно покачивалось. Под вывеской была гостеприимно распахнутая дверь, так что тролль, поразмыслив, вошел.
Внутри обнаружился обширный зал с развешанными по стенам эмблемами, мечами и песьими головами. Головы Рэму не понравились, а в остальном все было очень уютно. В камине потрескивал огонь, бросая вокруг красноватые отблески. У самой двери прикорнул большой человек в ливрее. Наверное, он тоже счел комнату достаточно уютной и не захотел тащиться в снежную ночь. Рэм подумал, а не прилечь ли рядом и не подремать ли, когда его внимание привлекли голоса. Голоса доносились из-за полуотворенной двери. Неверными шагами тролль прошествовал через зал.
Заглянув туда, откуда звучали голоса, Рэм радостно осклабился. Новые друзья его не покинули! Они были здесь, и еще кто-то третий, маленький, пухлый и до смешного похожий на жабу. Но не на основательную или даже внушительную жабу из заведения, а скорее на мелкую и испуганную жабу. Жабовидный прятался за большим кабинетным столом, прижимая к груди клетчатый саквояж. Саквояж был набит так плотно, что не желал закрываться. Оттуда высовывались пачки купюр и золотом сверкали монеты. Деньжата у пухлого водились! Рэм прикинул, а не экспроприировать ли часть суммы на нужды Сопротивления, но тут его отвлекли от этих полезных и важных мыслей. Отвлек писк жабеныша. Уронив саквояж и выставив перед грудью дрожащие лапки – на правой сверкнуло кольцо, – тот проверещал:
– Господа, господа! Клянусь, я ничего об этом не знал и знать не желаю! Если Магнус причинил вам неприятности, с ним и разбирайтесь, а я ни при чем. Правила не нарушены, правила не нарушены!
– Магнус, боюсь, уже никому не причинит неприятностей, – усмехнулся Черныш, и что-то в усмешке рубахи-парня Рэму не понравилось. – С ним, как бы это сказать, уже разобрались. Последний раз я видел его, когда он падал в канал, а там неподалеку водопад…
– Какое огорчение! – всплеснул руками жабеныш. – Какая потеря! Такое достойное семейство… Правда, Магнус с юности пошел по кривой дорожке, а ведь я его предупреждал…
– Кто написал письмо, ты, гнида матрасная?! – рявкнул Черныш.
Его товарищ стоял у стены, сложив руки на груди и в ус не дуя.
– Какое письмо? – пискнул жабеныш.
Тут Беляк отделился от стены и тихо проговорил:
– «Когда отец напоит кровью сына». Кто это написал?
– Отец? При чем тут отец? Не знаю я никаких отцов, – бормотал жабеныш, шаг за шагом продвигаясь к большому гобелену.
Гобелен изображал псовую охоту и чуть шевелился от сквозняка, так что убегающий от псов олень поводил рогатой башкой, а река перед ним шла волнами. Рэм пригляделся и порадовался собственной наблюдательности – за гобеленом наверняка была еще одна дверь.
Достичь этой двери жабенышу не удалось. Одним движением перемахнув через стол, Черныш оказался рядом с беглецом и – Рэм вылупил глаза, – ухватив того за ногу, со всей дури шарахнул о стенку. Жабеныш только квакнул.
– Ну как, освежил память?
– Отпустите! – завопил несчастный, болтаясь в воздухе, как лягушка в аистовом клюве. – Я вспомнил! Вспомнил!
– Что именно вспомнил?
– Письмо написал поганый журналистишка Франсуа Бонжу! Он живет у вдовы на Котельной набережной, дом пять. Пустите, я больше ничего не знаю!
Черныш разжал руку, и его жертва брякнулась на пол.
Беляк непонятным образом оказался рядом. Присев на корточки, он перехватил руку жабеныша с кольцом.
– Что за перстень?
– Р-родовой…
– У вас в роду были лягушки?
Голос Беляка, мягкий и вежливый, отчего-то заставил Рэма похолодеть.
– Н-нет. Не было. Это бабушка…
– Ваш дедушка поцеловал жабу, и она от этого понесла?
– Кей, чего ты от него хочешь? – вступился Черныш. – Я сейчас кликну Стражей, выловим твоего Бонжу…
Беляк обернулся. Голубые глаза его поблескивали.
– Я думал, ты охотишься на Василисков. Должен бы знать: бронза и жаба – нижняя ступень посвящения, серебро и змея – вторая. А вот у кого золото и петушья голова?
– Не знаю! – завопил обладатель жабы и бронзы. – Не знаю, о чем вы говорите!
– Найдешь петуха – найдешь и потерянную букву, – непонятно сказал Беляк.
– Отпустите!
Пленник стонал так жалобно и так трясся, что Рэму сделалось не по себе. Недавно он и сам извивался в пасти гуля…
– Может, правда отпустите его?
Беляк и Черныш обернулись.
– О, а вот и наш тролль пожаловал, – сказал Беляк. – Привет, тролль. Извини, я не пожал тебе руку. Сейчас мы исправим эту ошибку.
Он протянул ладонь, и Рэм, которому вежливое обхождение вбивали с детства, в основном ремнем по мягкому месту, послушно качнулся вперед. Тролль уже почти прикоснулся к узкой ладони, когда Черныш крикнул: «Не надо!» – и перчаточной рукой отбил запястье приятеля в сторону. Белые пальцы коснулись лица жабеныша, и тут Рэм все-таки завопил – потому что лицо это вмиг обросло ледяной коркой. Жирное тельце подернулось инеем, зенки вытаращились стеклянно и мертво, а поднятая для защиты рука застыла.
– Ой-ой, – сказал Рэм. – Что это с ним?
Беляк между тем уставился на своего дружка:
– Ты специально? Что, так не хочешь отловить букву?
– Не специально я, – буркнул Черныш. – Нечаянно. Такой вот я неловкий.
– Его надо растопить, – предложил Рэм. – Давайте перенесем его ближе к камину.
– Боюсь, это уже не поможет, – холодно ответил Беляк. – Ладно, пошли отсюда.
Но тролли так легко не сдаются! Поднатужившись, Рэм взвалил заледеневшего на плечо и потащил в зал.
– Такой хороший тролль, – прозвучало из-за спины. – Добрый и деликатный. А ты его в лед. Не стыдно?
– Ни капельки.
– Козел ты все-таки, Кей. Стервятник недорезанный.
Что-то в слове «стервятник» обеспокоило Рэма. Только вот что?..
Удобно устроив замороженного жабеныша у камина, Рэм присел на диван. От огня волнами наплывало мягкое тепло, и голова тролля отяжелела. «Бум-бум», – стучало в висках. «Бум-бум», – вторили собачьи морды и оленьи рога.
– Бум, – пробормотал Рэм.
Очень хотелось спать, но что-то мешало, что-то, непонятным образом связанное со стервятником. Вздохнув, тролль поднялся с дивана и покачиваясь двинулся к двери.
На улице было холодно. Черныш и Беляк стояли под фонарем и опять спорили. Вдали затихал железный грохот, словно кто-то колотил по брусчатке молотом.
