– Собираетесь на прогулку, фрекен? Возьмите шубу, на улице сегодня морозно.
Герда покорно позволила слуге накинуть ей на плечи теплую шубейку. Фрост, поклонившись, распахнул дверь, ведущую в сад.
Девушка ступила на крыльцо, и ее ослепило сияние солнца. Солнце искрилось в заиндевевших кустах, на обледеневших прутьях ограды, и семь украшающих сад статуй весело лучились под солнцем. В этом торжествующем блеске лицо Гордыни утратило обычную надменность и стало просто гордым, Алчность скромно потупила глаза, а Чревоугодие казалось добродушным толстяком, хлебнувшим лишнего на деревенской ярмарке.
Приглядевшись, Герда поняла, что к семи статуям прибавилась восьмая. Правда, эта восьмая была не изо льда, а из свежего снега. Пожилой мужчина с военной выправкой, в мундире, при треуголке. Статуя была почти закончена, и скульптор – точнее, скульпторша – наносила последние штрихи.
Госпожа W нынче утром была в шелковой, распахнутой на шее рубашке – явно с чужого плеча, потому что подол доходил юной особе до колен, а рукава пришлось подвернуть. Кроме рубашки и здоровенных черных ботфортов, из одежды на Госпоже ничего не было, зато во рту торчала нераскуренная черная трубка. Прикусив чубук белыми зубками, Госпожа украшала мундир статуи пышными эполетами. Снег, мелкий и крошащийся, в пальцах Госпожи легко таял и слипался плотными комьями.
Герда нерешительно приблизилась и остановилась за спиной художницы.
– Здравствуйте.
Госпожа обернулась, вытащила изо рта трубку и хмуро ответила:
– И тебе не хворать.
– Очень красиво, – вежливо сказала Герда. – Это какой грех?
Госпожа W усмехнулась:
– Да всех понемногу, наверное. Хороший был старикан. Граф Роган фон Вольфенштауэр, проживший достойную жизнь и получивший в награду глупую смерть. Конечно, весной мы над его могилой поставим курган. Все ветераны бросят по камню и все такое. А пока пусть здесь стоит.
По саду пронесся ветерок, взметнув поземку. Герда поежилась и только тут обратила внимание на легкий наряд собеседницы.
– Ой, вам, наверное, холодно. Возьмите. – Девушка потянула шубейку с плеч.
Госпожа посмотрела на нее как-то странно:
– Мне никогда не бывает холодно.
Герда завистливо вздохнула:
– Это хорошо.
– Как сказать… А ты чего ревела? По Иенсу своему, что ли?
– Вы знаете Иенса?
Взгляд Госпожи стал еще более изумленным:
– Так. А я, по-твоему, кто?
Герда задумалась.
– Н-не знаю. Но я вас где-то видела. Вы знакомая Кея?
Госпожа W вылупила глаза, после чего широко ухмыльнулась:
– Офелия, о нимфа, ты ли это? Ты что, окончательно с катушек съехала?
Герда не совсем поняла последнее высказывание, но общий смысл уловила.
– Нет. Просто Кей показал мне Джейкоба. В зеркале. И сказал, что он умер. Он, конечно, пошутил, но я расстроилась… я ведь очень давно его ищу.
Черные очи Госпожи вспыхнули дьявольским весельем.
– Джейкоб? Умер? Такой умрет, как же. Таких только дверью давить, да и то вряд ли… А теперь, когда мы окончательно обсудили этот вопрос, давай-ка утри сопли и расскажи мне подробней насчет зеркал. Где ты их видела и, главное, сколько?
Герда стерла дорожки слез на щеках и честно рассказала про содержимое кладовой. По мере рассказа угольки черных глаз разгорались все ярче.
– Так. Значит, здесь он их и хранит, проказник. Забавно. И всего два? Негусто.
– Для чего негусто?
Госпожа склонила голову к плечу и энергично взмахнула трубкой:
– Твой Кей, с его деревенской незамутненностью, считает, что может обставить Аримана. Очень просто, раз-раз: там две буквы убавить, там прибавить. Он уже почти убедил меня, но только с двумя зеркалами перспективы выглядят, как бы это сказать, туманно. Особенно когда объявилась R…
Госпожа нахмурилась. Герда ничего не поняла – точнее, ей показалось, что собеседница говорит совсем не с ней, а спорит с кем-то еще и этот кто-то проигрывает в споре.
– Я могу позвать Кея…
– Не надо никого звать!
От возгласа Госпожи с куста спорхнула стайка синиц и, взволнованно щебеча, полетела к ограде.
– Скажи мне лучше… Ты ведь знаешь Джейкоба с раннего детства?
– Да.
– Вы практически как брат и сестра, верно?
Герда кивнула.
– Отлично. А что там у него приключилось с отцом?
– С отцом?
– Да. Почему дурацкая фраза «Когда отец напоит кровью сына» так его всполошила?
Герда нахмурилась, а затем качнула головой:
– Нет, это не про папу Джейкоба. Это строчка из Пророчества Святого Пустынника. Нам реверент Фрол объяснял…
– Какого еще пророчества?
Девушка напрягла память.
– «Когда осколки неба падут на твердь. Когда Трое сменят Одну. Когда отец напоит кровью сына. Когда сын напоит кровью отца…»
– Что-о?
– «Когда сын напоит кровью отца». Там еще три строчки: «Когда любовь станет льдом, лед – любовью, а поражение – победой…»
– А дальше?
– Дальше реверент Фрол не говорил.
– Та-ак, – протянула Госпожа, разгребая носком сапога снег. – Очень интересно. И это точно не имеет отношения к отцу Джейкоба?
– У Джейкоба вообще отца не было.
– Не знала, что в Долине практикуют непорочное зачатие, – хмыкнула Госпожа.
– Зря вы так. Мама говорила, что тетя Эрин – это мать Джейкоба – понесла от Старьевщика. Но это неправда. Просто мама злилась из-за дяди Родрика. И нам с Джейкобом играть вместе запрещала, но мы все равно…
– Подожди. Твоего дядю звали Родриком?
– Да. Родрик О’Сулливон. В честь одного нашего предка.
– И что же с ним приключилось? Не с предком, в смысле, а с дядей.
– Его застрелил дядя Поджер… дядя Джейкоба. У нас с ними вендетта. Вендетта – это когда…
– Я знаю, что такое вендетта, – перебила Госпожа. – Да. Чертовски волнительная история. Вы прям Ромео и Джульетта…
– Кто?
– Не важно. – Госпожа задумчиво почесывала чубуком трубки за ухом, что-то, видимо, соображая. – «Когда осколки неба падут…» – бормотала она. – Ну, это, допустим, про Химмэльсфэльзен. «Когда Трое сменят Одну» – это понятно. «Когда отец сына… А сын отца…» Кровосмешение какое-то. «Когда любовь станет льдом…»
При этих словах Госпожа уставилась на Герду, и было в ее взгляде что-то такое, от чего девушка беспокойно поежилась. Чтобы справиться с неловкостью, Герда спросила:
