— Тетушка была так добра, что подписала за меня контракт, — ответила я. — Иностранец не имеет права снять квартиру в Токио, но это может сделать для него местный житель.
— Совершенно идиотский закон, особенно если учесть, как Рей чудесно все тут переделала, — вмешалась тетя. — Когда я впервые увидела это помещение, со стен свисали грязные обои, в татами водились жучки... Что до ванной, то ее вообще не было. Наша племянница вдохнула жизнь в эти руины!
— Да, теперь здесь опрятно и свежо. — Дядя Хироси еще раз огляделся, приняв из моих рук чашку с чаем.
— Это не моя заслуга. Тетушка Норие на днях безупречно вычистила всю квартиру, начиная с окон и кончая моим грязным юкасита. — Тетушке следовало знать, как я оцениваю ее привычку совать нос в чужие погребки.
— Ну да, я слегка прибралась тут... Рей еще не совсем выздоровела, и ей не стоит заниматься физической работой. А в доме столько посетителей! — Голос тети задрожал, она начинала нервничать. — Мне, пожалуй, не стоило позволять Рей участвовать в нашей уборке возле храма. Прости меня, детка!
Не подозревая о подтексте нашего разговора, дядя Хироси отхлебнул еще чая и произнес с блаженным видом:
— Давненько я не пробовал такого изумительного питья. Это перилла, не так ли?
— Именно она. Тетя принесла этот чай, когда я болела. Если бы не ее нежная забота, не знаю, что бы со мною стало. Милая тетушка, я хочу отблагодарить вас за все. У меня есть для вас подарок! — Я протянула ей букет в серебристой бумаге, едва заметно потертой на сгибах. Вот он и пригодился, красавец.
Тетушка ахнула.
— Тебе не следовало так тратиться! — заметила она, разворачивая упаковку. — Это цветы апельсина? Какое продуманное сочетание с листьями лотоса и космеей! — Она лукаво улыбнулась мне. — Твой вкус заметно улучшился, Рей.
— Я подумала, что они подойдут к тем восхитительным фаянсовым вазам, что стоят в вашем доме в Йокохаме, — сказала я скромно.
— Конечно же! И мы составим из них икебану! Рано или поздно тебе придется получать сертификат, не так ли? Вот и привози свой учебник, я заодно проверю твои знания.
Последнее замечание меня не порадовало. Где-где, а в Йокохаме мне делать совершенно нечего. Я собралась с силами и спросила самым сладким из своих голосов:
— Тетушка, вы ведь сегодня возвращаетесь домой? Теперь, когда дядя Хироси вернулся, ему самому нужна ваша забота, верно?
Я поглядела на них обоих умоляющими глазами. Как бы тетя Норие ни переставляла скудную мебель от одной стены к другой, факт оставался фактом: моя квартирка не вынесет троих. «Две комнаты» звучит неплохо, но в этих комнатах умещаются ровно четырнадцать ковриков татами, и ни одним ковриком татами больше.
Тетя Норие со стуком поставила чашку на стол.
— Цутоми говорит, что журналисты оставили наш дом в покое. У нас к тому же есть просторная спальня для гостей. Не сомневаюсь, что ты поедешь с нами. Рей, чтобы провести еще одну ночь под присмотром родственников.
— Но я не смогу! У меня вечером важная встреча с господином Исидой! Вы же знаете, как я в последнее время запустила дела. Отменить встречу — значит выказать неуважение. Кроме того, я не могу пренебрегать работой так долго, а эта встреча касается моего антикварного бизнеса.
Еще бы она не касалась. Розовый сюибан все еще покоился в моем рюкзаке. Но тетя Норие сдаваться не собиралась.
— Что за вздор — назначать деловое свидание после шести вечера! Молодой женщине неприлично расхаживать по ночному городу одной.
— Но господин Исида — учитель Рей. Она права, когда говорит об уважении, — важно изрек дядя Хироси.
— Ну, вы-то меня понимаете, дядюшка, — подхватила я. — Вам тоже хочется жить в Йокохаме с тетей Норие, но бизнес заставляет вас находиться в Осаке почти безотлучно, не правда ли?
В комнате повисло тяжелое молчание. Дядя и тетя как-то странно смотрели друг на друга. Мне стало неловко, как будто я брякнула что-то непристойное.
— Видишь ли... Дядя больше не поедет в Осаку, — наконец произнесла тетя Норие. — Его фирма закрывает тамошнее отделение.
— Так вы теперь вернетесь в Токио! — воскликнула я. — Потрясающая новость!
Через несколько секунд мне стало ясно, что новость не такая уж потрясающая. Дядя Хироси, казалось, еле сдерживался, чтобы не заплакать, тетя Норие задумчиво уставилась в свою чашку и не поднимала глаз.
— Теперь все изменится... — продолжила я неуверенно.
— Мы не хотели расстраивать тебя, Рей, — перебила меня тетя. — У тебя и без того довольно неприятностей.
— Ты ее уже расстроила, — недовольно заметил ей дядя Хироси, но при этом взял ее руку в свою, что я сочла хорошим знаком, как бы то ни было.
— Рей принадлежит к нашей семье. Она имеет право знать правду, — тихо сказала тетя Норие.
— Не делай из этого такой трагедии, — оборвал ее дядя неожиданно высоким голосом. — Я уверен, что найду себе другую работу!
Его интонация напомнила мне разговоры бизнесменов в метро. Они перебрасывались такими же отрывистыми бесстрастными фразами. К тому же до меня стало доходить, что речь идет о дядиной работе. Вероятно, его отозвали в Токио, чтобы понизить в должности. Посадить за стол поближе к окну.
Я посмотрела на дядю вопросительно, но он отвел глаза.
Тетя Норие поднялась и пошла в ванную комнату, кивнув мне на ходу. Я тоже встала и последовала за ней. Войдя в ванную, она закрыла дверь, повернула кран и — под шум льющейся воды — заговорила так тихо, что мне пришлось подойти к ней совсем близко.
— Дядюшка не может произнести этого вслух. Он и мне этого не сказал. Но мне сказал его начальник. Дядин банк закрывается по причине финансовых затруднений. У твоего дяди больше нет работы.
17
Служащий без службы в Японии — это вещь непростительная. Дядя Хироси поступил в свой банк в начале шестидесятых. Отец рассказывал мне, что в те тяжелые времена в домах еще не было приличного отопления и люди грелись у печурок хибачи, а маленькие дети донашивали одежки, перешитые из родительских юката. Для служащего большой компании, новой или восстановленной, не существовало ни дня, ни ночи, только работа, работа, работа. Хироси начал младшим клерком с шестидесятичасовой рабочей неделей, когда же его повысили, работать пришлось и вовсе без продыху. Три года назад компания дала ему хорошую должность, но потребовала перевестись в Осаку, и он поехал.
Теперь же банк, которому он служил верой и правдой, просто вышвырнул его на улицу. В самом увольнении не было ничего постыдного, объяснила мне тетя Норие. Ничего такого, вроде присвоения чужих денежных средств или интрижек с подчиненными. Просто в дядином возрасте — пятьдесят восемь лет — он почти не имел шансов подыскать другую работу.
