— Он тебя бросил? — Я не сумела скрыть своей радости. Все-таки мне было жаль неведомого мистера Брэйтуэйта — рогоносца с тремя детьми.
— Оставил, — чопорно подчеркнула она. — Он не считает возможным продолжать отношения, которые не являются секретом для публики. Я умоляла его успокоиться и все обсудить. Но он вышел из моего дома, не желая ничего слушать. Я надеялась найти его здесь, но... Похоже, что он просто скрывается от меня. Не пришел даже на свой собственный прием. Совершенно очевидно, что дети не справляются без него, безумно жалкое зрелище!
— А тебя Масанобу пригласил на этот прием?
Лиля метнула на меня оскорбленный взгляд:
— Разумеется, я получила приглашение. Еще вчера. Я просто забыла сказать об этом Масанобу, когда он пришел ко мне... У нас и так было мало времени. Ты понимаешь, о чем я?
— Пытаюсь. Если тебя это утешит, то могу тебя уверить: Масанобу Каяма понятия не имел об этом приеме. И сейчас не имеет, — продолжала я, на ходу понимая, что так все и было на самом деле. — Бедняги Нацуми и Такео узнали о нем пару часов назад, когда появились первые гости. Телефонную службу подрядили отвечать на звонки, чтобы никто из Каяма не узнал ничего раньше времени. Кстати, именно поэтому здесь нет госпожи Коды.
— Но... Тогда... Кто же тогда разослал приглашения? — Глаза Лили смешно округлились.
— Думаю, это сделал некто желающий опозорить дом Каяма в глазах друзей и знакомых.
— Или некто желающий сохранить их доброе имя, — неожиданно сказала Лиля. — Подумай сама: если бы приглашения не разослали, праздник созерцания вишен вообще не состоялся бы. Сто сорок пять лет Каяма приглашали друзей на этот вечер, а в этом году забыли. Выходит, традиция умерла? Тогда умерли и Каяма, потому что для них традиция — это жизнь.
Я все еще размышляла над версией Лили, надо сказать, не лишенной смысла. Сама она покинула меня и легко сбежала по ступенькам, услышав оклик своей подруги Надин, стоявшей у подножия лестницы.
Традиция — это жизнь? При слове «традиция» мне теперь всегда будет мерещиться исписанный замысловатыми иероглифами свиток из рисовой бумаги, висящий в спальне наследника Каяма. Я поймала себя на том, что смотрю на него, не отрываясь. Я знала, что мне следует пойти вниз и поискать Такео, чтобы расспросить его поподробнее. Возможно, он припомнил бы кого-нибудь из студентов или знакомых, кто был особенно озабочен сохранением традиций и соблюдением канонических правил.
Но прежде чем уйти, я хотела сделать копию с бокусэки
[26]
, принадлежащего кисти Рейко Каямы. Даже будь у меня флакон хорошей туши, это заняло бы слишком много времени, так что я просто достала фотокамеру тети Норие из лилового вечернего кошелечка. Хорошо, что я догадалась привязать его к поясу, а то давно бы где-нибудь оставила. Приблизившись к свитку, я вгляделась в искусно выписанные символы. Само собой, они были похожи на те, что подсунули мне под дверь, но какое-то неуловимое различие мучило меня. Я нажала кнопку — вспышка полыхнула, — и в этот момент я поняла, в чем тут дело. Четыре иероглифа кандзи — весна, ветер, красота и женщина — вот что отличало свиток, висящий в спальне Такео, от анонимного хайку на листке простой бумаги.
Пробежав текст глазами в первый раз, я этого не заметила, потому что за последнее время стала лучше понимать кандзи. Тот, кто подсунул мне письмо, был уверен, что я смогу разобрать его только на хирагана, и никак иначе. Значит, это не Такео.
Я ведь приврала тогда, в ресторане, что умею читать по-всякому, и даже с гордостью прочитала названия блюд. Вряд ли он пропустил это мимо ушей.
«Кто думал, что я не умею читать кандзи?» — повторяла я, щеки мои пылали от предвкушения разгадки. И вот разгадка пришла.
— Где твоя мама? — спросила я Тома, спустившись вниз. Он все еще сторожил быстро пустеющий стол с закусками, напряженно улыбаясь.
— А, вот ты где! Мама просила передать, что отправилась куда-то за какой-то вещью для Нацуми.
— Она пошла с дядей Хироси? — спросила я, холодея.
— Да нет же, вон он стоит! — Том кивнул в сторону сада, где дядя, оживленно размахивая руками, рассказывал что-то невысокому старичку. — Беседует с президентом «Сёндаи лимитед». Мама не хотела его отвлекать.
— Как же так, — огорчилась я. — Неужели она пошла одна?
Еще бы. Мацухиро Сёндаи — один из китов японской промышленности. Я знала о нем от своего бывшего дружка Хью. Работать в его корпорации означало проливать семь потов, отвечать на беспрестанные звонки во время ланча и спать когда придется, но эта работа выручила бы дядю Хироси, чего уж тут говорить. Тетя Норие боялась спугнуть удачу.
— Что тут такого? — спросил Том, заметив мое беспокойство. — Возможность поговорить с Сёндаи-сан пойдет отцу только на пользу.
— Но твоей матери не пойдет на пользу прогулка в темноте! Бросай этот разгромленный буфет, мы пойдем ее искать.
— Да не переживай ты так, — успокоил меня Том. — Кто тебе сказал, что она там одна? Они отправились вдвоем, мама и Ивата-сан, и они не пропадут. — Встретив мой непонимающий взгляд, Том улыбнулся. — Ну да, ты же знаешь Ивату-сан только по имени! Мама пошла с Ёрико, своей подругой, так что волноваться не о чем.
29
С тех пор как я была здесь в прошлый раз, несколько фонариков погасли, и лес вокруг кура стал еще темнее и непрогляднее. В кронах сосен гудел невесть откуда взявшийся ветер, в воздухе отчетливо пахло приближающимся дождем. В неуклюжих сандалиях бесшумно подкрадываться было невозможно, и я их сбросила, оставшись босиком, точнее в шелковых чулках. Вечерняя сумочка тоже была неуместна — мне хотелось, чтобы руки были свободны, — и я оставила ее на камне, вынув камеру и повесив себе на шею.
Хранилище семейных ценностей Каяма вблизи оказалось не таким уж маленьким. Не меньше обычного домика в Янаке, к тому же здесь было два этажа. Над входной дверью мерцало окошко с выбитым стеклом, мне показалось, что свет пробивался из верхней комнаты. Вот это новость. В прошлый раз тут было темно, хоть глаз выколи. Кто-то уже побывал здесь. Или все еще находился здесь.
Вход в кура напоминал вход в коровник — с такой же громадной деревенской щеколдой, которая теперь была отодвинута.
Я поступила как грамотный вор, когда сбросила сандалии, в них я бы так бесшумно не зашла; к тому же дверь, за которую я взялась с осторожностью, опасаясь скрипа, оказалась смазанной и распахнулась без звука.
Задержавшись в дверях, я окинула взглядом странное полутемное помещение. Стены были заняты глубокими полками, доходившими до крыши, то есть второй этаж был скорее галереей, на которую можно было подняться, если считать лестницей огромный тансу со ступенчатой крышкой.
Мне и раньше попадались такие тансу, но их использовали как деталь антикварного интерьера, а не для того, чтобы гулять по ним вверх и вниз. Лестница из тансу получилась никудышная, учитывая, что ступеньки или то, что считалось ступеньками, были не только узкими и крутыми, но еще и старыми, казалось, они развалятся от одного прикосновения. На полках теснились плоские лакированные ящики. Один из них, тот, что у дальней стены, был распахнут. Сделав несколько шагов, я разглядела, что через его край переливается красный драгоценный шелк — может быть, одно из знаменитых кимоно Рейко Каямы?
