Пятое Евангелие
В положенное время я подходила к своему
рабочему столу, чувствуя себя вполне сносно, то ли кофе помог, то ли небольшая
прогулка, на которую я выкроила пятнадцать минут. Я достала из стола бумаги,
просмотрела почту и только тогда обратила внимание на игрушку: медвежонок
держал в лапах, кроме сердца, еще и конверт.
Я посмотрела на Андрея, он сосредоточенно
просматривал какие-то бумаги, пожалуй, чересчур сосредоточенно. Я была уверена:
письмо от него, перевела взгляд на конверт и вздохнула, но все-таки протянула
руку.
Конверт выглядел довольно странно. Прежде
всего он был черного цвета, что для любовного послания совершенно не годилось.
Заклеен двумя полосками скотча, с левой стороны поблескивала золотая
монограмма. Я хотела надорвать конверт, но это оказалось не так легко, пришлось
искать ножницы. Наконец я вскрыла конверт и достала листок бумаги, развернула и
в недоумении замерла. Чернила были странного коричневатого цвета, точно
выцветшие, почерк тоже странный, буквы квадратные, со множеством завитушек, но
все это ничто по сравнению с содержанием. «Ты избрана, — прочитала
я. — Следуй за желтой курткой».
— А почему не за белым кроликом? —
разозлилась я и гневно оглядела помещение. Знать бы, кто так шутит, подойти и
треснуть по башке что есть силы. Я отбросила письмо, переводя взгляд с одной
склоненной головы на другую. Кажется, никто даже не взглянул в мою сторону.
Андрею вряд ли придет охота так шутить. Тогда
кто? Задерживая взгляд на каждом из коллег, я мысленно давала им краткую
характеристику и пыталась отгадать, кто мог написать записку. В том, что это
непременно кто-то из присутствующих, я не сомневалась. Кто-то из наших пришел
пораньше и оставил конверт…
Разумеется, мои размышления ни к чему не
привели. Разозлившись еще больше, я хотела разорвать записку, но тут
выяснилось, что ее нет. То есть листок по-прежнему лежал на столе, там, куда я
его отбросила, но сейчас был девственно чист. Надпись непостижимым образом
исчезла. Испарилась. Пропала.
Я повертела листок в руках. Разумеется, я
слышала, что есть какие-то специальные чернила для шпионских писем, которые вот
так исчезают, но как-то не верилось, что кто-то из коллег держит их дома. Я
схватила конверт и вот тогда обратила внимание на монограмму. То, что поначалу
было принято мною за гирлянду цветов, оказалось буквами, украшенными
завитушками. Слово я прочитала без труда — «Азазель».
Вчера, после разговора с Олегом, я вдруг робко
подумала: а если он прав? Конечно, мне очень хотелось, чтобы он был прав,
хотелось вновь оказаться в привычном мире с привычной логикой, и вот теперь это
письмо. Я уже не знала, как относиться к происходящему. Кто-то знает мою тайну,
которую я сама успела забыть, люди гибнут, письма исчезают. Что это, черт
возьми? Как я, человек двадцать первого века, должна к этому относиться? Все
эти Азазели, Пятое Евангелие, Апокалипсис с его пророчествами, исчезающие
надписи… И что значит «ты избрана»? И совершеннейшая глупость: «Следуй за
желтой курткой». «Уж если ты демон, — злилась я, — будь добр явиться
во всей красе, чтоб земля дрожала, а свет померк», и тут я поняла, что в
помещении стало темно. Нет, нет, не настолько, чтобы я не различала предметы.
Так бывает за несколько минут до захода солнца. Я с испугом посмотрела в окно.
Небо затянуло тучами, тяжелыми, темно-серыми.
— Сейчас ливанет, — с улыбкой
покачала головой Зинаида, уставившись в окно. И тут небо разорвала молния,
грохнуло так, что все невольно вздрогнули.
— Ну вот, первая весенняя гроза, —
заметил Сергей Юрьевич и с чувством начал декламировать:
— «Люблю грозу в начале мая, когда
весенний, первый гром…», — но после пятой строки сбился и смущенно
замолчал.
— Рановато для грозы, — задумчиво
заметила Нина Львовна, глядя на меня с таким выражением, точно подозревала мою
причастность к этому. — Сплошные аномалии в природе.
Я сидела, держась обеими руками за край стола
и изо всех сил стараясь сохранить остатки, здравого смысла. «Это просто
гроза, — думала я. — Да, сейчас не май, а апрель, но грозы случаются
и в апреле. И эта гроза не имеет никакого отношения к Азазелю». Казалось, молния
ударила прямо в стекло, несколько человек невольно вскрикнули, Ирина, которая
сидела возле окна, пригнула голову к коленям, громко взвизгнув, потом вскочила,
отбежала в сторону и встала между шкафов.
— Сейчас опять шандарахнет, —
пробормотала она, словно извиняясь.
«Ладно, хватит, я поверила», — вдруг
подумала я.
* * *
Дождь лил как из ведра, но продолжался
недолго, минут пятнадцать. Небо посветлело, однако солнце так и не появилось.
Мы открыли окно, чтобы проветрить помещение, и тут дверь распахнулась, и в
комнату вошел молодой парень в ярко-желтой куртке.
— Пиццу заказывали? — громко спросил
он. Спрашивать ему пришлось не меньше пяти раз, прежде чем выяснилось, что
пиццу никто не заказывал. Парень в досаде хлопнул дверью, а я, вскочив,
схватила сумку, пальто и припустилась за ним.
— Я обедать, — пробормотала я,
чувствуя недоумевающие взгляды коллег. «Полчаса у меня есть, — думала я,
бегом направляясь к лифту. — В крайнем случае позвоню Сергею Юрьевичу и
что-нибудь наплету».
Я успела войти в лифт, двери за моей спиной
сомкнулись. Парень в желтой куртке с коробкой в руках недовольно разглядывал
панель с кнопками. На первом этаже я вышла первой, но шла не торопясь, он
обогнал меня, я прибавила шаг. Возле входа увидела фургон с надписью на боку:
«Пицца на дом, в офис. Вкусно, удобно». Я бросилась к своей машине, боясь, что
парень исчезнет в потоке транспорта, но пока он разворачивался, я успела
завести мотор.
Со стоянки мы выехали одновременно. Через
двадцать минут я решила, что надо мной издеваются, еще через десять почувствовала
себя идиоткой. Фургончик колесил по городу, останавливаясь то возле одного
офиса, то возле другого, парень удалялся с коробкой в руках, затем возвращался
уже без коробки, и мы следовали дальше. Так продолжалось полтора часа. В
очередной раз, дожидаясь парня, я позвонила Сергею Юрьевичу, наплела ему про
важную встречу, мысленно ругая себя на чем свет стоит. Лучше бы осталась дома и
легла спать, а не носилась по городу за разносчиком пиццы.
