Кузя не казался мне особо привлекательным, а саму себя я
считала девушкой красивой, оттого-то была убеждена, что он мне не пара. Ко
всему прочему, у Славки обнаружился скверный характер, он вечно задирался,
грубил учителям и общественностью был причислен к хулиганам. В данном случае
общественность оказалась права, хотя теперь назвать Кузю хулиганом язык не
поворачивался, он самый настоящий преступник, грабитель и убийца.
Я воззрилась на фотографию, вздохнула и решила позвонить в
милицию. А что еще прикажете делать, раз я его узнала. Они ведь, между прочим,
спрашивали, не показался ли мне преступник знакомым. Я уже потянулась к
телефону, но рука моя вильнула в сторону, а потом и вовсе замерла на телефонном
справочнике. Конечно, преступление преступлением, но с Кузей мы сидели за одной
партой и доносить на него… К тому же я могла обознаться. Ведь могла же, раз
лица не видела. Голос это голос, и еще вопрос, Кузин ли… к тому же он никого не
убивал, а когда нервный застрелил Рыжего, испугался не меньше меня.
Конечно и ограбления кафе хватит за глаза, но я ведь всех
обстоятельств не знаю, с Кузей я не виделась лет пять и неизвестно, как
сложилась его жизнь, а памятуя его всегдашнее невезение…
Словом, я уговорила себя, что спешить ни к чему. Для начала
стоило бы поговорить с одноклассником, услышать его версию происходящего,
посоветовать отправиться в милицию с повинной, а заодно узнать, что там с моим
паспортом.
Данное решение меня воодушевило, но осуществить его
препятствовало одно обстоятельство: я не знала номера Славкиного телефона. Во
времена нашей школьной дружбы телефона у него вовсе не было, а теперь… я
перевела взгляд на справочник и принялась его изучать. Вскоре стало ясно: если
телефон у Славки появился, то в справочнике он не значился. Конечно, я
прекрасно помнила, где он живет, но это на другом конце города, а моя машина в
автосервисе. От троллейбусной остановки, где жил Славка, минут пятнадцать ходу
жуткими подворотнями и если я там пойду вечером одна, непременно нарвусь на
приключение, это уж не ходи к гадалке, а на такси у меня нет денег. Можно
занять у Ритки…
При этой мысли я сразу же скривилась. Ритка — зануда, начнет
воспитывать.
Нет уж, на сегодня с меня умных речей хватит. Что же тогда?
Чем безнадежнее мне казалось предприятие, тем больше я жаждала осуществить его.
Я вздохнула и выбралась из своей комнаты. Ритка чем-то гремела на кухне. Я
вошла и заявила:
— Есть хочу.
— Сейчас, — кивнула она.
Севка, ее возлюбленный, сидел перед телевизором с совершенно
безумным видом, но, услышав нас, обернулся и взглянул на меня с намеком на
презрение.
— А сама ты поесть не в состоянии? — глумливо
поинтересовался он.
— Чего это ты мне указываешь в собственном доме? —
поинтересовалась я.
— Между прочим… — разозлился он, но договорить не
успел.
— Не начинайте сначала, — грохнув чем-то тяжелым, возопила
Ритка. — Я, как нормальный человек, имею право на вечер, проведенный в
покое, без скандалов и ругани.
— Она сидит у тебя на шее, — не удержался Севка, а
я с удовольствием заметила:
— А ты живешь в моем доме. Если тебе что-то не
нравится, катись отсюда.
— Прекратите, — вновь чем-то грохнув, пресекла нас
Ритка. — Отстань от нее.
Ты же знаешь, если она возьмется что-то разогревать, то
непременно устроит пожар.
Кстати, Бог миловал, пожаров я никогда еще не устраивала, но
это было навязчивой Риткиной идеей. Каждый раз, когда я появлялась в кухне и
включала плиту или микроволновку, она начинала трястись, как осиновый лист. Мне
это было на руку, так как освобождало от готовки, которую я ненавидела, и хоть
в душе я и не соглашалась с Риткой, но печалью на лице давала понять, что ее
беспокойство не беспочвенно.
Севку это страшно злило. В нашей квартире он устроился с
удобствами и, судя по всему, надолго и не чаял избавиться от меня, ежедневно
намекая, что у меня есть своя квартира, на что я отвечала, что эта квартира
тоже моя, и мы орали до тех пор, пока не вмешивалась Ритка и не разгоняла нас
по комнатам.
Ритку было жаль, целых пять лет мы с ней отлично уживались и
лишь появление Севки все испортило. Севка появился на следующий день после
похорон отца, может и на похоронах присутствовал, но я его не заметила.
Проводить папу пришло очень много людей. Папа был в городе личностью известной,
по крайней мере, так о нем написали в газетах. Чем он был известен другим
оставалось лишь догадываться, сама я папу видела редко, он был очень занятым
человеком, всю свою сознательную жизнь я только и слышала «папа очень занят».
Когда я училась в начальных классах, нас покинула мама. Я не могу припомнить,
как это произошло, потому что мама тоже была очень занята и ее исчезновения я
поначалу даже не заметила.
Только когда тетя Валя, сестра отца, три вечера подряд,
укладывая меня спать и проливая горькие слезы, шептала: «бедная моя девочка,
при живой матери сирота», я сообразила, что-то у нас не так и загрустила.
Вечером четвертого дня папа, выкроив время, сел рядом со мной на диван, обнял
меня и сказал:
— Дочка, мама от нас уехала.
— Куда? — полюбопытствовала я.
— В Москву. У нее там будет другая семья. Возможно,
мама возьмет тебя, но несколько позже.
— А тетю Валю? — насторожилась я.
— Что тетю Валю? — не понял отец.
— Тетю Валю она возьмет?
— Ну… видишь ли… с тетей Валей они никогда особенно не
дружили.
— Тогда знаешь что… я, пожалуй, к ней не поеду.
— Отлично, — кивнул отец, — я очень рад.
Я тоже была рада, без мамы стало гораздо спокойнее, раньше
тетя Валя тратила свободное время на то, чтобы ругаться с мамой, доказывая ей,
что ребенка воспитывают не правильно, а теперь она проводила его со мной. Как я
уже сказала, у папы свободного времени было мало, а тратил он его в основном на
выпивку, то есть, если оно у него было, он ехал куда-нибудь и отчаянно
напивался или в одиночестве сидел в своей комнате и пил, тихо, никому не мешая.
Тетя Валя объясняла это тяжелой работой. Папа в то время заведывал вторсырьем
и, думая о его работе, я непременно представляла отца перетаскивающим ржавые
трубы, потому что как-то раз мы с тетей Валей заезжали к нему на работу и хоть
папа никаких труб не таскал, но увиденное произвело на меня впечатление. «Мой
папа работает на свалке», — решила я, очень ему сочувствуя, и потому тяга
папы к горячительным напиткам была мне вполне понятной.
Потом времена сменились. Помню, папа вернулся вечером и
заявил:
