— Интересно, почему? — возмутился Робби. — Тебя, сукина сына, убившего моего родного брата!
Де Тайллебур воззрился на шотландца. Он не узнал Дугласа, но видел, что тот в ярости, а потому спокойно, как и Томаса, благословил его.
— Ты не можешь убить меня, сын мой, — сказал он, сотворив крестное знамение, — потому что я священник. Я помазанник Божий, и если ты дерзнешь коснуться меня, твоя душа будет проклята на веки вечные.
В ответ Томас приставил меч к животу де Тайллебура, вынуждая священника попятиться, прижавшись спиной к алтарю. Снаружи донесся пронзительный крик, сменившийся рыданием. Громко всхлипывая, безутешно плакал ребенок. Где-то неистово залаяла собака. Свет горящих палаток ярко освещал парусиновые стены часовни.
— Ты негодяй, — заявил Томас, — и за все твои злодеяния я собираюсь тебя убить.
— Какие еще злодеяния? — вскричал де Тайллебур в неподдельном возмущении. — Я не творил никакого зла! Я не сделал ничего дурного!
Теперь он говорил по-французски:
— Твой кузен умолял избавить тебя от самого худшего, и я это сделал. Ги Вексий уверял, что рано или поздно ты встанешь на его сторону! Встанешь на сторону Грааля! Я поверил, что ты будешь служить Богу, и пощадил тебя, Томас. Я не тронул твои глаза! Я не выжег тебе очи!
— Я с удовольствием убью тебя, — сказал Томас, хотя, по правде говоря, от одной только мысли об убийстве священника ему становилось не по себе. Ведь Небеса следят за ним, и это прегрешение будет десницею ангела занесено в великую книгу огненными буквами.
— И Господь любит тебя, сын мой, — мягко продолжил де Тайллебур. — Господь любит тебя, ибо он испытывает страданиями тех, кого любит.
— Что он говорит? — вмешался Робби.
— Он говорит, что если мы убьем его, — пояснил Хуктон, — то наши души будут прокляты.
— Пока другой священник не отпустит нам этот грех, — рассудительно заметил шотландец. — Нет такого греха на земле, который хоть какой-нибудь священник да не отпустит по сходной цене. Так что кончай болтать с этим ублюдком, пора его прикончить.
Он направился к де Тайллебуру с поднятым мечом, но Томас удержал его.
— Где книга моего отца? — спросил лучник священника.
— Она у твоего кузена, — ответил тот. — Клянусь, это правда.
— А где мой кузен?
— Сказано же тебе, он уехал за подмогой. И ты тоже должен уйти, Томас. Оставь меня, мне нужно помолиться.
Удивительно, но Томас едва было его не послушался. Однако он вспомнил, как бывал благодарен этому человеку, когда тот прекращал его мучения, и это воспоминание пронзило его таким стыдом, такой яростью, что он почти бессознательно взмахнул клинком, обрушив его на священника.
— Нет! — крикнул де Тайллебур. Он пытался закрыться от меча Томаса левой рукой, и лучник разрубил ее до кости.
— Да! — сказал в ответ Хуктон, и его вновь до самых краев переполнил жгучий гнев. Юноша рубанул снова, а Робби, стоявший рядом с ним, сделал колющий выпад. Томас замахнулся в третий раз, но его клинок застрял в крыше палатки.
— Ты не можешь убить меня! — вопил, шатаясь, де Тайллебур. — Я священник!
Последнее слово превратилось в настоящий вопль, и вопль этот еще звучал, когда Робби вонзил меч сэра Уильяма Дугласа ему в шею. Томас к тому времени уже высвободил свой клинок. Доминиканец, одеяние которого теперь окрасилось кровью, уставился на него с изумленным видом, а потом попытался что-то сказать, но не смог, и лишь кровь еще обильнее заструилась по его сутане. Инквизитор, все еще силясь что-то произнести, упал на колени, но тут Томас рубанул его по шее с другой стороны. Еще больше крови брызнуло фонтаном, пятная алым белый алтарный покров. Де Тайллебур снова поднял глаза, — на сей раз его взгляд выражал недоумение — и тут последний удар Робби прикончил доминиканца, вырвав кадык из его горла. Юноше пришлось отскочить назад, чтобы его не забрызгало кровью. Священник дернулся, и его сжавшаяся в агонии левая рука стянула с алтаря промокший от крови покров, смахнув свечи и распятие. Он захрипел, дернулся еще раз и затих.
— Ловко мы с ним расправились, — прозвучал голос Робби в темноте, воцарившейся, поскольку погасли все свечи. — Терпеть не могу святош. Мне всегда хотелось кого-нибудь из них прикончить.
— А у меня друг был священником, — откликнулся Томас, перекрестившись, — но его убили — то ли мой кузен, то ли этот ублюдок.
Он пнул мертвое тело де Тайллебура, а потом наклонился и вытер кровь с клинка каймой доминиканского одеяния.
— Мой отец считает, что в аду не протолкнуться от священников, — заявил Робби, направляясь к выходу из палатки.
— Значит, сегодня там стало на одного больше, — отозвался Томас.
Он поднял лук, и они с Робби снова вышли наружу, где все еще звучали вопли и прочерчивали ночь стрелы. Палаток и бараков теперь полыхало так много, что было светло как днем, и в этом ярком свете Томас увидел арбалетчика, припавшего на колено между двумя испуганными, силившимися сорваться с привязи лошадьми. Арбалет был нацелен вверх, на холм, где дралось множество англичан. Томас наложил стрелу, прицелился арбалетчику в хребет, и лишь в самый последний момент, когда уже собирался спустить тетиву, торопливо отдернул руку, узнав бело-голубой волнистый узор. Его стрела угодила в арбалет, выбив его из рук Жанетты.
— Тебя убьют! — сердито крикнул он.
— Но там Карл Блуа! — откликнулась она столь же сердито, указав наверх.
— Арбалеты здесь есть только у врага, — заметил Томас. — Хочешь, чтобы тебя пристрелил какой-нибудь лучник?
Он схватил арбалет и зашвырнул его в темноту.
— Какого черта ты вообще здесь делаешь?
— Я хочу убить герцога! — выкрикнула Жанетта, снова указывая вверх, где шла яростная схватка. У Блуа осталось всего восемь рыцарей, почти все раненые. Однако несмотря на это, французы дрались неистово.
Томас повел Жанетту вверх по склону и успел как раз вовремя. Рослый английский ратник замахнулся на Карла, но тот принял удар на свой щит и ответным выпадом из-под обода нанес англичанину укол в бедро. Другой воин, рванувшись в атаку, получил удар топором, но третий оттащил одного из вассалов Карла от мельницы и рубанул его по шлему. Похоже, десятка два англичан пытались добраться до Карла, напирая на его защитников, делая выпады мечами и размахивая огромными боевыми топорами.
— А ну-ка отойдите от него! — прогромыхал властный голос. — Освободите ему место! Назад! Назад! Пусть герцог сдастся!
Нападавшие нехотя подались назад. Забрало Карла было поднято, а бледное лицо, как и его клинок, измазано в крови. Рядом с ним на коленях стоял священник.
— Сдавайся! — крикнул кто-то герцогу по-английски, но он, как видно, понял, ибо отрицательно покачал головой. Однако когда Томас наложил стрелу, натянул тетиву и прицелился Карлу в лицо, тот заколебался.
