— Это был бы закрытый показ, — сказала Клер, — Только для нас двоих.
— Вот как? А потом вы захотите их показать в своем клоповнике. Одну подлянку за другой — так они всегда и поступали с Максом. Так что перебьются. Никто не увидит этих картин, кроме меня.
— Но зачем хранить фильмы, если их никто не видит? — спросил я.
На лице старика появилось загадочное выражение.
— Есть причины, — фыркнул он, — У меня есть свои причины. Я могу делать с этими фильмами все, что захочу. Они принадлежат мне.
— Но какой от этого будет вред? — гнул свое я. — Мы с Клер очень хотели бы их посмотреть.
— Этот номер не пройдет, — Липски был непреклонен, — После того как Голливуд обошелся со мной, я никому ничего не должен, ясно? — Для него это явно был вопрос уязвленной гордыни.
Почувствовав ласкающие прикосновения к своей коленке под столом, я взглянул на крупную женщину напротив меня. Поначалу мне показалось, что это было случайное касание. Я ошибся. Она прижимала свою затиснутую в чулок ногу к моей лодыжке. Ошеломленный, я решил воспользоваться этим шансом и воззвать к ней.
— Мы будем очень почтительны, — сказал я, — Нас на самом деле интересуют работы Касла.
Женщина начала мне улыбаться. Улыбка не сходила с ее лица — она расширялась, превращаясь в какое-то подобие ухмылки. А ухмылка стала такой откровенно плотоядной, что я почувствовал, как краснею. Она скинула туфель, и я чувствовал, как ее пронырливая стопа поднимается все выше по моей ноге, посылая недвусмысленные сигналы моей икре. Она игриво мне подмигнула и чуть придавила своим мощным плечом сидящего рядом с ней малютку.
— Да не жмоться ты, Зиппи, — пропела она голосом Ширли Темпл, — Дай им посмотреть эту древность. — Мне же она сказала: — У нас есть своя просмотровая и все остальное. Приходите к нам, посмотрите. А то у нас никто не бывает. — Она надула губы, — Я страда-а-аю от одиночества.
— Ну уж нет, — не сдавался Липски.
Женщина надавила на него еще сильнее — маленькая иссохшая фигурка почти исчезла за ее пышными формами.
— Ты хочешь, чтобы тебя сегодня ночью пощекотали или нет? — спросила она, — Ну, так да или нет, мой мальчик?
— А это-то здесь при чем? — застонал Липски — он чуть не задыхался под ее массой.
Она кивнула через стол в мою сторону, и выражение ее лица из сладострастного стало хищническим. Она насмешливо прошептала:
— Он такой милашка. Я хочу, чтобы он пришел и посмотрел картинки.
У Клер родилась другая идея.
— А как насчет «Иуды»? — спросила она. — Разве вам не хочется посмотреть лучший фильм Касла?
— Что это вы такое говорите? — спросил Липски с внезапно проснувшимся интересом. — Что она сказала?
— Я говорю об «Иуде Йедермане», — ответила Клер. — У нас есть этот фильм. Хотите его посмотреть, не спускаясь в наш клоповник, как вы его называете? Мы могли бы показать его вам лично. Это лучший фильм Касла.
— Тю-ю-ю! — Липски отказывался ей верить. — Откуда это вы знаете? Иуда Йе-мер… Йе-бер… никогда не слышал о таком фильме у Макса. Вы выдумываете.
— «Иуда в каждом из нас», если по-английски. Но вы его и под этим именем не могли знать. Он был потерян в начале двадцатых. В идеальном состоянии.
Липски, скосив один глаз, скептически посмотрел на Клер.
— Откуда вам известно, что его сделал Макс? Там что — так написано?
— Это черновой монтаж — так мы думаем. Никаких титров там нет. Но мы получили его от человека, который знает, что это фильм Касла.
— Да? И от кого же?
— От человека по имени Джошуа Слоун.
Липски покачал головой.
— Никогда о таком не слыхал. Кто он такой? — Потом, заметно посуровев, спросил: — Из этих проклятых сирот, что ли?
— Сирот? Нет, почему сирот. Он коллекционер из Чикаго, — ответила Клер.
— Откуда же он знает, что это фильм Макса?
— С фильмом были кой-какие бумаги. Пара писем от некой Tea фон Пёльциг со студии «УФА».
Это имя подействовало на Липски, как красная тряпка на быка.
— Пульцик! Черт бы ее драл! Она все еще жива? Старая тощая мегера! Эти треклятые сироты не умирают. Как зомби.
— Вообще-то говоря, фильм и в самом деле был найден в сиротском приюте. В Германии. Оттуда-то Слоун его и получил.
Липски смотрел на нее в недоумении.
— Приют отдал ему картину?
— Нет, приют разбомбили. А фильм был найден среди развалин.
— Отлично! Значит, его разбомбили? Отлично.
— По крайней мере, именно так мы узнали, что это фильм Касла. Из письма этой женщины — фон Пёльциг.
— Ну хорошо, этот чикагский тип получил его из приюта, — Липски в упор уставился на Клер. — А к вам-то он как попал?
Клер задумалась на секунду, а потом соврала.
— Это подарок от одного местного коллекционера.
— Да? И от кого же?
— Когда-нибудь слышали об Айре Голдштейне?
— О Голдштейне? Об этом гонифе? И он дал вам картину Макса? Бесплатно? Ни за что не поверю. И потом, я слышал, что он умер.
— Он и умер. Я знаю его сына. Он продал часть коллекции отца.
— Черт бы их драл. Мне никто не говорил, что продаются фильмы Макса.
— Там был всего один — этот, — сказала Клер.
— И почему это он продал именно вам?
— Потому что мои знакомые знают — я неравнодушна к кино. К хорошему кино. А это хорошее кино. Необычное, но хорошее. Может быть, великое.
— Что значит «может быть»? — агрессивно сказал Липски, — Ведь это же фильм Макса, да?
— Так, может, сами и посмотрите? Фильм очень, очень необычный. Много эффектной операторской работы. Мы могли бы принести его вам. Ну, так что скажете, мистер Липски? Справедливый обмен. Мы покажем вам «Иуду» — вы покажете нам ваших Каслов.
— Семнадцать фильмов за один? И вы называете это справедливо?
— Но «Иуда» — особенный фильм. Настоящий коллекционный.
— И все равно он не стоит семнадцати.
— Ну хорошо. Давайте тогда один за два. За два лучших фильма Касла. По вашему выбору.
Липски пребывал в нерешительности — что-то бормотал, гримасничал. Может быть, он и дальше продолжал бы упорствовать, но крупная женщина снова надвинулась на него устрашающей грудью.
— Кончай, Зиппи, не сквалыжничай! — сказала она, и он неохотно сдался.
Перед уходом они оставили адрес и телефон. Мы договорились, что придем на следующей неделе. Все трое отбыли в древнем «кадиллаке», отчаянно нуждавшемся в ремонте. За рулем сидел шофер-японец, Липски — на заднем сиденье, куря и кашляя.
