* * *
Несколько недель после похорон Зипа Липски я был безутешен, тем более что Клер нисколько не желала разделять моей безутешности. Она не то чтобы откровенно одобряла этот посмертный вандализм Зипа, но и не порицала его. Не услышал я от нее и слов сочувствия в связи с утратой; а ведь она прекрасно видела, как тяжело я переживал случившееся. Напротив, Клер демонстративно не оставляла у меня ни малейших сомнений: она никогда не проникнется мыслью о том, что погребальный костер Зипа — это огромная потеря для человечества. Что ж, ведь она-то не видела этих фильмов. А свое мнение могла составить лишь по моим непрофессиональным отчетам. И плевать ей было на какого-то там Джонатана Гейтса, считавшего, что погибли творения бессмертного гения. Чего стоили его оценки?
Клер напомнила мне:
— В сорок седьмом году «Юниверсал», чтобы сэкономить на хранении, уничтожила все немые картины в своей фильмотеке. Если уж скорбеть над фильмами, утраченными в этой неразберихе, то можно найти кое-что посущественнее, чем дюжина касловских лент. Голливуд вот уже несколько поколений обходится со своим наследством как с использованными тампонами: не можешь продать, так выкинь.
Я согласился, но возразил:
— Но кому же, как не нам, переживать за это?
— Я гораздо больше переживаю, что Зип уничтожил и свои лучшие работы. Совсем целенькие копии — «Дороги славы», «Принц улиц»; материал, который он отснял с Полем Робсоном. Уж я-то знаю этому цену. Куда как сложнее будет сделать подборку работ Липски.
Эти упрямо-наплевательские слова приводили меня чуть ли не в бешенство — насколько я мог позволить себе это в отношении Клер. Она, казалось, обрекала меня на ужасное одиночество. Потеря фильмов Касла, как и мое представление о них, никого, кроме меня, не волновали. Его картины (или по меньшей мере его поздние утраченные картины) теперь существовали только в моей памяти. Да, были еще Франни и Йоси. Они их тоже видели, но не таким взглядом, как мой, не были настолько вовлечены в просмотр. Это знание теперь принадлежало только мне, а оно влекло за собой и тяжелый груз ответственности. Может быть, я должен сделать что-то, чтобы хоть в малой мере компенсировать эту потерю, прежде чем кадры фильмов изгладятся из моей памяти?
Шел второй месяц моих мучений и хандры, когда раздался телефонный звонок. Это была Франни.
Я не очень-то вежливо простился с ней на похоронах. Не хотел быть вежливым. Я был настолько потрясен превращением касловских фильмов в пепел прямо на моих глазах, что даже не нашел для нее никаких слов. Я считал, что она несет ответственность за этот акт вандализма. Она могла бы очень просто спасти то, что теперь уничтожалось, — всего лишь проигнорировав разрушительные пожелания Зипа. Но какое право имел я обвинять ее в этот момент ее жизни? Мы с Клер и Шарки коротко простились с ней и уехали еще до того, как погасли угли костра. Я надеялся, что мой резкий уход положит конец нашим отношениям. Франни всегда казалась мне какой-то жалкой. Но похороны Зипа породили в моем сознании образ неряшливой, нелепой женщины-вандала. Он начисто вытеснил еще остававшиеся у меня сладкие и томные воспоминания о Найлане. Когда я услышал по телефону детский голосок Франни, меня обуяла мрачная злость. Она хотела, чтобы я по-прежнему приходил к ней.
— Нет, Франни, — ответил я, стараясь говорить как можно холоднее. — Не вижу в этом никакого смысла, — Неужели она серьезно рассчитывала, что наша нелепая связь будет продолжаться? Сама эта мысль казалась мне глупой, и если мой тон выдаст меня — пусть. Кажется, я впервые в жизни позволил себе такую неприкрытую грубость по отношению к человеку.
Ее голос на другом конце провода утратил свою детскую игривость и стал немного безыскуснее.
— Просто я подумала, что мы могли бы проститься чуть теплее. Я продаю дом и уезжаю к себе.
— К себе? Куда же это?
— У меня семья в Айове. Я возвращаюсь.
— Вот оно как.
— Де-Мойн
{178}. Я же фермерская дочь. Разве я не говорила?
— Нет.
— Мои родители отреклись от меня, когда я убежала из дома, чтобы стать кинозвездой. В основном, конечно, мой отец. Они очень религиозные люди. Но когда я устроилась с Зиппи, они как бы простили меня, хотя он и был карликом. Моему отцу не очень-то это нравилось. Но все-таки хоть какой-то брак и вообще… (я рассчитывал, что по моему молчанию она поймет, насколько мне все это не интересно)… понимаешь, я подумала, что было бы правильно, если мы простимся как друзья перед моим отъездом.
— Понимаешь, я сейчас очень занят в университете…
— Да, я понимаю. Но всего на часик, а? Зиппи оставил тут всякое, тебе, наверно, будет интересно.
— Оставил? Что?
— Ну, все эти камеры и всякое такое.
— Ты имеешь в виду проекторы?
— Камеры, проекторы — много чего. Я не знаю, что с этим делать.
— Ты хочешь их продать?
— Да ты бы мог просто их взять себе.
— Франни, ты не понимаешь, что говоришь. Это очень дорогое оборудование.
— Нет, я его не хочу продавать. А потом, здесь есть и еще кое-что.
— Например?
Детская игривость вернулась в ее голос.
— Ты приезжай — сам увидишь.
— Там есть фильмы?
— Может быть… — Больше она ничего не пожелала говорить.
Я не мог понять — дурачит меня Франни или нет. Но перспектива заполучить проекторы «Сенчури» и привезти их в «Классик» была слишком сильным искушением. Не прошло и часа, как я был у нее.
К табличке «Продается» на лужайке перед домом наискосок была приклеена риэлторская ленточка «Продано». Подъездную дорожку загромождали огромные землеройные машины какого-то зловещего вида, словно взявшие дом в осаду. Оказавшись внутри, я увидел, что дом лишился всей своей мебели. Комнаты были пусты, если не считать многочисленных коробок здесь и там.
— Они хотят все тут снести и построить многоквартирный дом, — сказала мне Франни, — Ждут не дождутся, когда я уберусь. Я от всех этих забот — сборов да продаж — голову потеряла. Уже и не понимаю, на каком я небе, — Вид у нее был измученный, нечесаные волосы лежали на плечах, лицо лоснилось от пота. Теперь она была более простой, более искренней, и такой она нравилась мне гораздо больше.
Франни не шутила насчет проекторов. Она и правда собиралась подарить их мне вместе со всем, что было в проекционной. В том числе и содержимым небольшой кладовки, наполненной довольно неплохим по виду съемочным оборудованием — последнее напоминание о карьере Зипа.
— Ты можешь получить за это приличные деньги, — сказал я ей.
— Понимаешь, мне бы не хотелось продавать вещи Зипа кому попало — чужим людям. Пусть они останутся тебе и твоим друзьям. Зип никогда не выставлял напоказ свои чувства, но ты ему нравился. А эта ваша Клер ему очень приглянулась. Она столько всего хорошего сказала Зипу о его работе — он таких слов много лет не слышал. Она тебе что — вроде как подружка?
