Мой редактор в «Таймс» одобрил главную мысль статьи, хотя и потребовал убрать всякие научные изыски. Еще он настаивал на заключительном выводе, но я воспротивился и в конечном счете отказался. «Вызывающий сочувствие вампир… Потрошитель, покоряющий наши сердца. Конечно, чтобы добиться такого эффекта, требуется определенный уровень мастерства, но нет ли в этом чего-то болезненного? И опасного? Каких же „героев“ выбирает себе молодежная аудитория? Вурдалаков и серийных убийц! Ваши комментарии?»
Какой комментарий мог предложить я, кроме окрашенного беспокойством согласия? Я с тех самых пор, когда впервые увидел «Иуду», знал, что фильмы Касла поражены какой-то болезнью. Но к моей одержимости этой работой все больше и больше примешивалось восхищение. Не мог я заставить себя выступить с изобличениями.
Моя статья месяцев шесть томилась на редакционной кухне «Таймс», с каждой новой ревизией неуклонно теряя свой научный тон. Я не особо возражал против большинства изменений в первую очередь потому, что вскоре понял: чем меньше я буду рядиться в научные одежды, тем ближе моя писанина будет к откровенному и язвительному стилю Клер, который все еще пронизывал все мои суждения о Касле. С изрядной долей смущения я был вынужден признать, что на самом деле мне, кроме примечаний и библиографии, особо нечего добавить к критическим воззрениям моего учителя. В какой-то момент я даже предложил «Таймс» перепоручить эту статью Клер. Но мне сказали, что к ней уже обращались с этой просьбой. Именно на Клер сперва и остановили выбор. Но она порекомендовала обратиться ко мне. И тогда я понял: для Клер я все еще был средством держаться подальше от Касла.
Наконец статья вышла в свет под названием (на мой вкус слишком крикливым) «Макс Касл, творец симпатичных монстров: заново открывая забытого мастера дешевых киноподелок».
Мой опус вызвал ручеек заинтересованной почты — бесспорное свидетельство того, что у Касла появились новые поклонники. Содержание писем меня отнюдь не воодушевило. Многие были написаны студентами, а некоторые — так косноязычно, что у меня возникли сомнения: в состоянии ли их авторы понять мою писанину. Вполне вероятно, что они ничего не поняли — просто были почитателями Касла, чье бездумное поклонение идолу вылилось на бумагу. Мне снова и снова сообщали, что его фильмы — это «чудо» и «фантастика». Один первокурсник из Колумбийского университета писал, что он теперь регулярно по субботам «ловит кайф» на «Графе Лазаре» в «Чарльзе» — заштатном кинотеатрике на авеню Би, специализирующемся на ночных кинофильмах. А еще он взахлеб рассказывал мне о безусловно лучшем фильме всех времен и народов — «Венецианском пурпуре»! Видел ли я его? Если нет, то должен непременно, непременно посмотреть! Обалдеть какой фильм!
Послания такого рода меня настораживали. Их безграмотность вызывала опасения за аудиторию, которую я, по всей видимости, взращивал. К счастью, пришло и несколько лестных отзывов от научной братии и критиков. Но два письма были для меня важнее остальных.
Первое — от Арлин Флейшер из киноархива Музея современного искусства. Она предполагала устроить на следующий год ретроспективный показ фильмов Макса Касла. Не соглашусь ли я поучаствовать в подготовке брошюры и фильмографии к этому мероприятию и, может быть, выступить с лекциями? Приглашение было очень заманчивым, но еще сильнее меня взволновало такое сообщение: архив приобретал все существующие работы Касла, включая копии некоторых из его ранних немецких фильмов, хранившиеся сейчас в Венской школе кино, а также в частных коллекциях. Поиски позволили выявить еще несколько фильмов категории «В», в которых, вероятно, участвовал Касл. Не соглашусь ли я приехать в Нью-Йорк и просмотреть этот материал? Архив оплатит мои расходы на проезд и проживание.
Вот это удача! Я с радостью ухватился за предложение.
Второе письмо было почтовой открыткой — всего одна строчка, гласившая: «Поздравляю, любовничек… Я сама не сделала бы лучше. Всегда Клер». Даже приглашение из музея бледнело рядом с этой лаконичной похвалой.
Но если я предполагал, что Клер этим посланием начинает второй этап прерванного романа, то я жестоко ошибался. Когда тем летом я приехал в Нью-Йорк, чтобы подготовить ретропоказ фильмов Касла, она целый месяц искусно избегала меня. Я позвонил ей из отеля, как только приехал, и услышал поспешное «пока» за минуту до отъезда — она отбывала в Европу. В течение трех недель она посещала кинофестивали и переезжала с одной конференции на другую, из Эдинбурга в Афины. Когда Клер вернулась, мои звонки ей домой и в офис оставались без ответа. Я посылал письма и получил два ответа: телефонограммы в почтовом ящике отеля «Гранада» с просьбой попытаться еще раз. Я ее понял. Так будущая любовница не встречает будущего любовника. Поэтому я умерил пыл и отдался своим обязанностям в музее — просмотру и аннотированию фильмов Макса Касла.
По делам я ежедневно сталкивался с Арлин Флейшер — прямолинейной, но всегда вежливой дамой, которая руководила архивом с четкостью и непререкаемостью судового капитана. Однажды, когда она заглянула ко мне справиться о ходе работы, я спросил:
— Как получилось, что вы стали собирать Касла?
— Это все Кларисса Свон, — ответила она. — Прошлым летом мы как-то за ленчем обсуждали возможные приобретения. Кларисса — единственный критик в городе, по чьим рекомендациям я готова тратить деньги. В то время я выбирала между фильмами Ренуара и Пабста — их как раз выбросили на рынок. К моему удивлению, Кларисса посоветовала мне купить вместо них Касла. Откровенно говоря, я подумала, что речь идет об Уильяме Касле. Ну, вы его знаете — со всеми этими жуткими трюками. Когда она сказала, что имеет в виду Макса Касла, мне пришлось покупать кота в мешке. Ведь это было еще до вашей великолепной статьи в «Таймс». В связи с этим Каслом мне вспоминались одни вампиры. Но тут Кларисса составила список всех касловских фильмов, имеющихся в продаже. Большая часть приобретенного из частных коллекций — это фильмы, которые обнаружила она, и часто в самых невероятных местах. Она вывела меня на одного коллекционера, некоего Германа фон Шахтера из Парагвая. Мне кажется, что этот тип — какой-то беглый наци. Но у него и в самом деле обнаружилась пара касловских немых лент. Так мы нашли «Дремлющее око». А потом именно Кларисса просветила меня, сообщив, что Касл и Морис Рош — это одно и то же лицо. Так у нас появились пять лент Роша. Так что, как видите, я могла бы приобрести Ренуара, а купила Касла. Я и не знала, что Кларисса такая его поклонница.
— Вряд ли поклонница, — сказал я, — Она скорее невысокого мнения о нем.
— Правда? Ни за что бы не сказала — нужно было видеть, как она набрасывалась на фильмы, когда те начали прибывать.
— Она смотрела эти картины?
— О да. Ни одной не пропустила. А некоторые — по нескольку раз. И у нее при этом был такой вид… ну вы знаете, когда картина ее действительно увлекает. Она смотрит так — кажется, дыру на экране просверлит взглядом.
— Она что-нибудь говорила о фильмах?
Арлин задумалась.
— Насколько я помню, ничего существенного. Так, случайные замечания вроде «любопытно». Но я полагаю, что, по ее мнению, эти фильмы заслуживают серьезного внимания. Это она предложила устроить ретроспективу.
