Все представленные здесь хоббичьи стихи имеют две общие черты: пристрастие к необычным словечкам, а также к вычурным рифмам и разнообразным метрическим ухищрениям. По простоте душевной хоббиты, очевидно, видели в этом особенные достоинства и изящество, хотя на самом деле хоббиты всего-навсего подражали эльфийским образцам. Кроме того, смысл этих стихов достаточно прозрачен, они вполне простодушны и непринужденны, хотя подчас кое-кто может подумать, что не все в них так просто, как кажется. № 15 — стихотворение определенно хоббичье, но являет собой исключение. Оно относится к позднему периоду, то есть уже к Четвертой Эпохе. Оно приведено здесь потому, что имеет подзаголовок, написанный небрежно и другой рукой, — «Сон Фродо». А это нам важно. И хотя представляется маловероятным, что сочинил его сам Фродо, подзаголовок ясно указывает, что это стихотворение связано со страшными, полными отчаяния снами, которые посещали Фродо каждый март и октябрь в последние три года. Впрочем, существуют и другие предания о хоббитах, которые отправлялись в «сумасшедшие странствия», а по возвращении (если им, конечно, удавалось вернуться!) становились какими-то странными и замкнутыми. Так или иначе, мысль о Море неизменно присутствовала на заднем плане воображения хоббитов. Однако страх перед Морем и сильные сомнения в истинности эльфийских знаний не покидали засельских хоббитов в конце Третьей Эпохи, причем сомнений этих отнюдь не поколебали грандиозные события и большие перемены, которыми эта Эпоха завершилась.
1. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА БОМБАДИЛА
Славный малый Бомбадил, веселее нету,
в желтых кожаных штанах он ходил по свету,
в куртке ярко-голубой по лесу шагал он,
бела лебедя пером шляпу украшал он —
беззаботно пробегал по лесной тропинке,
и легко его несли желтые ботинки.
Ну, а жил он под Холмом, где под самым склоном
извивался Ивий Вьюн ручейком студеным.
Луговиною шел Том, лютики срывая,
чтобы посидеть в тени, песню напевая,
пальцем щекотал шмелей, пивших сок цветочный,
и за часом час сидел у воды проточной.
И у Тома до воды борода свисала.
Златовика, Дочь Реки, мимо проплывала —
дерг за бороду его! Том свалился с края —
под кувшинки, с головой, пузыри пуская!
— И зачем ты, Бомбадил, пузыри пускаешь?
Что ты там на дне забыл? Рыбу распугаешь?
Или чомгу в камышах изловить ты хочешь?
Или просто от жары шляпу в речке мочишь?
— Ну-ка, живо вороти шляпу Бомбадила!
Отчищай ее теперь от речного ила!
Водяная дева, ты больно уж игрива!
Спи на дне глубоком, где прячет корни Ива!
В омут, к матери своей, юркнула шутница.
Ну, а Том на бережок вылез обсушиться:
на корявый корень сел под скрипучей Ивой,
мокрые ботинки снял — и сидел счастливый!
Пробудилась Ива тут, спавшая сначала,
колыханием ветвей Тома укачала —
и как только на него навалилась дрема,
в трещине глубокой — щелк! — защемила Тома!
— А! Попался Бомбадил! Как тебе в дупле там?
Здесь отныне будешь жить и зимой и летом!
Фу! Щекоткою своей Иву разбудил ты!
И лицо мне замочил, гадкий Бомбадил ты!
— Ива Старая, пусти! Это же нечестно!
Больно ты жестка внутри и лежать тут тесно!
Лучше воду из реки пей корнями, Ива!
Златовика спит давно, засыпай-ка, живо!
Услыхав его слова, Ива задрожала,
заскрипела всем стволом, трещину разжала —
и оттуда вылез Том, словно из коробки,
и вдоль Ивьего Вьюна вновь пошел по тропке.
А потом в лесочке сел, влажном и тенистом,
наслаждаясь пеньем птиц и немолчным свистом.
И над шляпой у него бабочки порхали;
только вскоре, солнце скрыв, тучи набежали.
Хлынул дождик проливной, и за ворот Тому
потекла вода, и Том встал и двинул к дому.
Ветер выл, и дождь хлестал, колыхались сучья.
Видит Том: пред ним нора — темная, барсучья.
Он залез в нору, а там важною особой
проживал Барсук с семьей — старый, белолобый.
Тома он за куртку — хвать! Дружно всей семьею
утащили по ходам Тома за собою.
И народ барсучий там шамкал и шептался:
— Провалился Бомбадил! Бомбадил попался!
Выхода отсюда нет! Ты навеки с нами!
Будешь носом землю рыть вместе с барсуками!
— Слышишь ли меня, Барсук, Бомбадила Тома?
Ну-ка, выводи скорей! Нужно быть мне дома!
Под шиповником у вас выход есть, я знаю!
А не то намою нос живо шалопаю!
Лучше всей семьею спать отправляйтесь живо!
Златовика спит давно, и давно спит Ива!
Извинились барсуки, дрожь их охватила —
под шиповник отвели Тома Бомбадила.
Ну, а после выход тот завалили сами —
рыла землю вся семья черными носами.
Небо чисто, дождь прошел. По дороге к дому
стало весело шагать Бомбадилу Тому!
Бомбадил пришел домой. К лампе на окошке
полетели мотыльки, комары да мошки.
Тихо на небе ночном звездочки мигали,
месяц молодой ушел, потемнели дали.
Том зажег свечу и спать наверх удалился,
двери плотно затворил, на засов закрылся.
— Отвори мне, Бомбадил! На пороге гости!
Слышишь, как стучат мои позвонки да кости!
Ты попался! Это я! Навье из Кургана!
Что-то нынче Бомбадил затворился рано!
Отведу тебя в Курган, страшный, заповедный!
Будешь под землей лежать, ледяной и бледный!
— Уходи отсюда прочь! Не стучи костями!
Не скреби моих дверей, не сверкай очами!
Уходи обратно спать в свой Курган зеленый
вместе с золотом, что спит под землей студеной!
Златовика спит давно, и Барсук, и Ива —
Восвояси уходи! Убирайся живо!
Навья тут и след простыл — как и не бывало!
Тень мелькнула на дворе, в темноте пропала —
под камнями, что кольцом на холме стояли,
схоронилась, скрежеща, в скорби и печали.
И спокойно Том заснул, так сказать, во здравье —
Ива крепко так не спит, ни Барсук, ни Навье.
Спал усталый Бомбадил Златовики слаще —
беспробудно, от души, великохрапяще.
Тихо наступил рассвет. Бомбадил спросонок
«Бомбадили-дили-Том!» свистнул, как щегленок,
