Дело в том, что этот «северный героический дух» никогда не является в первозданной чистоте: он всегда представляет из себя сплав золота с какими-нибудь добавками. Беспримесный, этот дух заставляет человека не дрогнув вынести, в случае необходимости, даже смерть; а необходимость возникает, когда смерть способствует достижению задачи, которую поставила воля, или когда жизнь можно купить, только отрекшись от того, за что сражаешься. Но поскольку таким поведением восхищались, к чистому героизму всегда примешивалось желание завоевать себе доброе имя. Так, Леофсуну в «Битве при Мэлдоне» соблюдает верность долгу потому, что боится упреков, которые посыплются на него, если он вернется домой живым
[29]
.
Этот мотив, конечно, вряд ли выходит за пределы «совести»: человек судит себя сам в свете мнения своих вождей, с которыми сам герой соглашается и которому полностью подчиняется; поэтому, не будь рядом свидетелей, он действовал бы точно так же
[30]
. Однако этот элемент гордости, выраженный желанием чести и славы при жизни и после смерти, имеет тенденцию расти и становиться основным направляющим мотивом поведения, толкая человека за пределы бесцветной героической необходимости к избыточности — к «рыцарству» (chivalry), «рыцарской браваде». Эта избыточность остается избыточностью и тогда, когда выходит за пределы необходимости и долга и даже становится им помехой, хотя современники ее и одобряют.
Так, Беовульф (если судить по тем мотивам, которые приписал ему создавший о нем поэму древний исследователь особенностей героически-рыцарственного характера) делает больше, чем того требует необходимость, отказываясь от оружия, чтобы придать борьбе с Гренделем больше чисто «спортивного» интереса; этот поступок добавляет ему личной славы, хотя при этом подвергает его ненужной опасности и ослабляет шансы освободить данов от невыносимого чудовища, которое повадилось к ним во дворец. Но Беовульф ничего не должен данам: он стоит на определенной ступени иерархической лестницы и не имеет никаких обязательств по отношению к нижестоящим, зато его слава — это одновременно и слава его родного племени, гитов; к тому же прежде всего — по его собственным словам — его героическое деяние поработает вящему прославлению владыки, которому он служит, Хигелака. Однако Беовульф не расстается с рыцарской бравадой и продолжает демонстрировать «избыточность» героизма даже в старости, когда он становится королем, на котором сосредоточены все надежды его народа. Он не упускает случая возглавить отряд, направляющийся на борьбу с драконом, хотя мудрость могла бы удержать от такого шага и самого отважного героя; однако, как он сам объясняет в своей длинной, исполненной похвальбы речи, за свою жизнь он одержал так много побед, что это совершенно избавило его от страха. Правда, в этом случае он все-таки собирается воспользоваться мечом, потому что драться с драконом голыми руками — подвиг, превышающий возможности даже самого гордого из рыцарей
[31]
.
И все же Беовульф, собираясь схватиться с драконом, отпускает своих спутников, чтобы встретиться с чудовищем один на один. В итоге ему удается избегнуть поражения, но все-таки главная цель — уничтожение дракона — достигается только благодаря верности и преданности нижестоящего. В противном случае бравада Беовульфа закончилась бы только его собственной бессмысленной гибелью, а дракон не потерпел бы никакого урона и продолжал бы свирепствовать. В итоге вышло, что подчиненные Беовульфу воины подверглись большей опасности, чем это было необходимо; воин, убивший дракона, не заплатил за mod своего хозяина собственной жизнью, зато народ потерял короля, что повлекло за собой множество бедствий.
То, что рассказано в «Беовульфе»,— не более чем легенда об «избыточности героизма» в характере вождя. В поэме о Бьортноте этот мотив звучит еще более отчетливо, даже если читать ее как обыкновенную литературу, но надо помнить, что в ней описан эпизод, взятый из реальной жизни, а автор был современником описанных в поэме событий. В «Битве при Мэлдоне» мы видим Хигелака, который ведет себя, как молодой Беовульф: он устраивает из битвы «спортивное состязание» с равными условиями для обоих противников, но платят за это подчиненные ему люди. В этом случае мы имеем дело не с простым воином, а с властителем, которому остальные обязаны были повиноваться мгновенно; он был в ответе за подчиненных ему людей и имел право рисковать их жизнями только в одном случае — в случае необходимости защитить государство от безжалостного врага. Он сам говорит, что его целью было обезопасить королевство Этельреда, народ и страну (52—53). Он и его люди проявили бы героизм, сражаясь и — если это было необходимо — погибая в попытке уничтожить или задержать захватчиков. С его стороны совершенно неуместно было рассматривать как спортивное состязание крайне важную битву, имевшую единственную цель — остановить врага: это лишило его возможности достичь цели и выполнить долг.
Почему Бьортнот так поступил? Без сомнения, причиной тому был какой-то недостаток в его характере; но можно смело утверждать, что характер этот был сформирован не только природой, но и «аристократической традицией», заключенной в ныне утерянных поэтических рассказах и стихах — до наших дней от той поэзии дошло только отдаленное эхо. Бьортнот был скорее героем «бравадного» типа, нежели чисто героической фигурой. Честь и слава были для него мотивом сами по себе, и он погнался за ними с риском потерять свой heorðwerod (хеордверод) — самых дорогих ему людей, — создав ситуацию поистине героическую; однако характер этой ситуации был таков, что ее возникновение в глазах потомков и современников дружина могла оправдать лишь одним способом — пав на поле боя. Возможно, выглядело это величественно, но это был ложный шаг. Героический жест Бьортнота был слишком неумен, чтобы стать по-настоящему героическим. Даже собственной смертью Бьортнот не мог уже полностью искупить своего безумия.
Поэт, создавший «Битву при Мэлдоне», понимал это, хотя на строки, в которых он выражает свое мнение, обычно обращают недостаточное внимание или замалчивают их вовсе. Данный выше перевод этих строк, как мне представляется, точно передает их силу и скрытый в них смысл, хотя больше известен перевод Кера, который звучит так: «...Then the earl in his overboldness granted ground too much to the hateful people» («...Тогда эрл, в своей чрезмерной смелости, уступил слишком много земли ненавистным врагам»)
[32]
. Если разобраться, эти слова представляют собой суровую критику, пусть вполне уживающуюся с лояльностью и даже любовью. Тот же самый поэт вполне мог написать хвалебную песнь к похоронам Бьортнота, во всем подобную плачу двенадцати вождей по Беовульфу; но и эта песнь вполне могла бы кончиться, как и старшая из поэм, на зловещей ноте — ведь «Беовульф» заканчивается словом lofgeornost
[33]
— «более всех желавший славы ».
