Поэтому хотя мы — часть одной фирмы, наш отдел по характеру своей деятельности значительно отличается от других, где сотрудники вовлечены в обычную коммерческую деятельность. Им приходится посещать клиентов, организовывать перевозки товара, а мы ведем бизнес по телефону. По одному телефону, даже не видя товара, мы продаем его справа налево и наоборот.
Торги на бирже начинаются с девяти утра и заканчиваются примерно в половине четвертого. У меня квалификация биржевого брокера, и я могу выполнять свою работу в часы, когда открыта биржа. Эту квалификацию присваивает биржа и выдает соответствующее свидетельство — пластиковую карточку с фотографией. Его надо возобновлять каждые два года. Без него нельзя иметь клиентов, а с ним можно обслуживать клиентов и на стороне.
Однако то, чем я занимаюсь, отличается от обычной торговли, когда, имея наличный товар, посещаешь клиента и пытаешься заключить с ним сделку. Мой бизнес состоит в том, что у меня есть клиенты, которые мне доверяют и авансируют капитал, чтобы я его оборачивал в выгодных для них сделках. Во многих случаях клиенты работают все время с одним и тем же брокером. Я занимаюсь этим уже 14 лет, поэтому имею собственных клиентов. За проведенные сделки я получаю комиссионные, которые сразу полностью идут фирме. Сам я получаю зарплату, как любой другой служащий. Хоть я и приношу прибыль фирме, но от этого ничего не получаю. Это не так, как в Америке, где получают процент от дохода. В некоторых других фирмах есть система получения процентных надбавок, но у нас этого нет. Я в любом случае остаюсь простым служащим.
Основной бизнес нашей фирмы связан с продуктами питания, поэтому у нас очень жесткие правила. Например, я не могу вернуть клиенту часть комиссионных в виде «черного нала». Некоторые клиенты этим недовольны и уходят к другим брокерам: такими делами занимается около 60 фирм. Однако и в нашей компании есть один независимый брокер. Эдакий одинокий волк. На фирме у него только стол и телефон, но он не является служащим фирмы и не получает в ней зарплату. Не имеет он также страховки и не получит пенсию при увольнении. Вместо всего этого он имеет 35 % комиссии за проведенные операции, а фирма забирает остальные 65 % — за стол и телефон.
В этом мире конкуренция особенно остра, и наиболее активно ведут себя торговые фирмы, у которых есть свои магазины, где продают сою и другие продукты. Поэтому то, чем раньше занимались только мы, теперь рассредоточено по многим фирмам. Размер комиссионных, которые получает наша, был всегда фиксированным, но и он сейчас упал. Некоторые фирмы даже иногда не берут комиссионные для привлечения клиентов, а если их не брать, как можно получать прибыль? Если одни фирмы берут комиссионные, а другие нет, естественно, клиенты идут к тем, кто не берет.
Сама работа у меня интересная, но я начал ею заниматься не потому, что заранее знал об этом. Когда я уже поступил в фирму, меня перевели в этот отдел. Совершенно незнакомый для меня мир, я был тогда совсем зеленый. До поступления на работу я совершенно иначе представлял себе работу «саларимана»
[88]
. До сих пор мне никогда не приходилось целый день сидеть за столом или ездить по другим фирмам, поэтому трудно сравнивать. Но свежесть в этой работе, которую я почувствовал с самого начала, до сих пор не прошла.
Я не могу сказать, что у меня не было желания стать независимым, но в таком случае у меня бы не было страховки и ничего другого. С этим можно смириться, когда живешь один, а если есть жена и ребенок… Если я уйду из фирмы, то и доход будет нестабильным, и премиальные не буду получать. Жена говорит, что достаточно хорошо так, как сейчас есть. Она тоже работала в нашей фирме и хорошо знает мою работу.
На работу я прихожу примерно двадцать минут девятого. Биржа открывается в девять, поэтому я хочу, чтобы у меня до этого было немного свободного времени. В девять, одновременно с открытием биржи, начинает звонить телефон.
Мой дом — в небольшом городке Сироока префектуры Сайтама, уезд Минами Сайтама. Сироока — название железнодорожной станции на линии Тохоку. Здесь дом родителей жены, и сюда я переехал три года назад, когда женился. Сам я родился в Токио, но стоимость жилья там ужасная. Если уж переезжать куда-нибудь далеко, то лучше в знакомое место. Сироока ничего особенного собой не представляет, вокруг одни поля. Но вот воздух здесь действительно чистый, а зимой страшно холодно. Температура по сравнению с центром Токио — на 4-5° ниже. Дорога на работу сначала казалась долгой, но через год-два привык.
Когда поезд подходит к Сироока, сесть уже нельзя. На Омия многие пассажиры сходят, но на их места садятся другие, а к ним еще добавляются те, кто садится на станциях Урава, Акабанэ, и поезд набивается битком. Нельзя даже шевельнуться или опустить руку. Бывает и так, что человек должен был сойти на Акабанэ, но не смог пробраться к выходу. В две-три минуты девятого поезд прибывает на станцию Уэно, и я, сделав пересадку на линию Хибия, доезжаю до моей станции Нингётё.
Встаю я в половине шестого утра, с 6:15 по 12 каналу телевидения начинают передавать информацию с Чикагской зерновой биржи. Я мог бы это и не смотреть, но, в общем, информация может быть полезной. Затем в семь часов я выхожу из дома.
А ложусь спать около двенадцати. Спать приходится мало, но я уже привык и не страдаю от этого — тем более здоровье у меня хорошее. Работа на фирме у меня заканчивается в половине шестого, и я сразу еду домой. Вскоре после семи я уже дома. Если не сломается компьютер или не случится что-нибудь неожиданное, на работе я почти никогда не задерживаюсь. Моя работа регламентирована по времени, и меня это вполне устраивает.
Инцидент с зарином произошел в день между выходными, и в нашем отделе двое взяли короткий отпуск. Из семерых сотрудников двое отсутствовали, поэтому у меня засело в голове, что мне нельзя ни опаздывать, ни пропускать работу вообще.
На Уэно я встретил сотрудника другого отдела нашей фирмы, и мы вместе перешли на линию Хибия, сели в один из последних вагонов, а затем стали продвигаться к головным. Дело в том, что когда делаешь пересадку на Уэно, ближайшие вагоны — задние, а на Нингётё выход и контроль — вблизи головных вагонов, поэтому на каждой станции мы выходили на платформу и переходили в ближайший передний вагон. На Акихабара мы встретили еще одного нашего сотрудника, и дальше поехали втроем. Однако едва поезд отошел от Акихабара, он остановился в туннеле, и объявили, что на станции Цукидзи произошел взрыв. Одно и то же объявление передали два-три раза, но без подробностей.
Вскоре раздалось новое объявление: пассажиры предыдущего поезда высажены на станции Кодэмматё. Платформа освободилась, и наш поезд также прибывает на Кодэмматё. Мы предположили, что дальше поезд не пойдет и нам придется идти до фирмы пешком, но это было недалеко — всего одну станцию.
Выход на Кодэмматё — в задней части платформы, а мы уже добрались до третьего вагона и приготовились идти назад. На платформе была большая суматоха. По пути к выходу мы увидели лежавшую у стены женщину, с которой, видимо, случился припадок эпилепсии. Она лежала лицом вверх, и ее тело дрожало, его сводило судорогой. Совсем молодая женщина. Ее обнимал молодой мужчина и, похоже, спрашивал, что с ней случилось. Увидев все это, мы не остановилось, а только подумали: что же могло случиться? Что это могло быть связано с недавним взрывом, нам и в голову не пришло. Вероятно, женщине стало плохо в переполненном поезде.
