На краю Бретани, вдали от дома, я был одинок… меня терзала печаль…
* * *
Бо́льшую часть следующего дня, предшествующего эксгумации, я провел в комиссариате Трегастеля — читал дело, свидетельство о смерти, протоколы допросов свидетелей смерти Розанс Гад.
Все было оформлено кое-как. Никакого вскрытия, минимум документов; по их мнению, неоспоримой причиной смерти был несчастный случай. Поскорее закопать и поскорее забыть. У меня было впечатление (справедливое), что мое присутствие не доставляет им удовольствия и что, кроме ежедневного чтения некрологов в местной газетке «Ле Трегор», сотрудники комиссариата предпочитали суетиться вокруг оживленной партии в белот, нежели скромно сдерживать распространяющуюся кругом преступность.
Вернувшись в отель, я подключил ноутбук к телефону и вошел в свой почтовый ящик. В него немедленно хлынули мутные потоки рекламы вроде «Bye Viagra on line» или «Increase your sales rate of 300 %».
[19]
Я наконец занялся тем, чтобы отказаться от всех этих рассылок, на которые, впрочем, никогда не подписывался, и закончил вечер, плавая по волнам Интернета и читая про различные методы криптографии. Щелк — поиск. Щелк — криптографический сайт… Щелк, щелк — описание шифратора «Энигма», использованного немцами во время войны. Щелк, щелк, щелк — гитлерюгенд. Щелк — неонацизм. Щелк — личная страничка какого-то скинхеда. Щелк — поиск. Щелк, щелк — нацистская пропаганда. Щелк, щелк, щелк — подстрекательство к насилию. Щелк, щелк — фотографии еврея с дулом у виска. Щелк, щелк — фильм про то, как чернокожий меняет свою внешность. Продолжительность фильма — минута четырнадцать секунд. Снято пять дней назад…
Когда я ложился спать, меня обдало холодным потом при мысли о тысячах, миллионах людей, которые, сидя перед экранами своих компьютеров со стаканчиком в руке, преспокойно хавают то, что запрещено законом…
* * *
На могилах сверкали капельки росы, свежие и свободные, заблудившиеся на границе дня и ночи.
Посреди трегастельского кладбища, словно надгробный памятник, в легком утреннем тумане вырисовывался силуэт танатопрактика. При моем появлении он даже не шелохнулся, его бугристое лицо словно окоченело. Он оказался на удивление молод, лет двадцати пяти — максимум тридцати. Однако где-то в глубине его глаз я заметил колючки скуки и отвращения. Позади него, возле ограды, покуривали двое могильщиков.
— Свежо нынче утром! — рискнул я завязать подобие разговора.
Специалист бросил на меня быстрый раздевающий взгляд, подтянул узел своего выцветшего галстука и вновь погрузился в молчание.
— Мэр должен прибыть с врачом страховой кассы из Бреста, — продолжал я, обращаясь к живому надгробию.
— Думаете, мне нравится этим заниматься? — произнес он глубоким баритоном.
— Что, простите?
— Потрошить трупы, зашивать им глаза и губы, а потом выкапывать их, словно бы для того, чтобы еще раз поиздеваться над ними… Думаете, это доставляет мне удовольствие?
Человек и танатопрактик, точно как человек и полицейский, — враги, запертые в одном теле, связанные, как две кости одного скелета…
— Я и сам тоже испытываю ужас от подобных вещей, — совершенно искренне ответил я. — Могу вам даже признаться, что в настоящий момент я вообще ни в чем не уверен… Не от хорошей жизни мы вырываем мертвых из их смертного покоя…
Моя внезапная откровенность тронула его.
— Вы правы, нынче утром свежо!
Я подошел. Скрип моих шагов по гравию эхом раздавался в этом застывшем лесу крестов и бетонных надгробий.
— Скажите, можем ли мы надеяться, что после более чем двух месяцев обнаружим тело в хорошем состоянии?
— У этой несчастной девушки три четверти костей были раздроблены, конечности полностью вывернуты, а лицо обезображено. Работа у меня сложная, но я хорошо ее делаю, и многие даже говорят, что у меня талант.
— То есть?
— Вам нужны подробности? Пожалуйста. Я выпустил из тела кровь, чтобы заменить ее формальдегидом. Вернул кости на место. Выкачал мочу, содержимое желудка, кишечные газы. И прежде чем одеть, еще раз вымыл тело антисептическим мылом. Методы погребения предполагают, что тело отлично сохраняется более четырех месяцев. Обычно вы находите его в блестящем виде: оно как новая монетка.
Наконец прибыли двое опоздавших, не более счастливых, чем мой товарищ по туманному утру. На их лицах отчетливо читалось беспокойство.
— Приступим! — приказал мэр нарочито ледяным тоном. — Уладим это дело, и хорошо бы поскорее.
Могильщики взялись за лопаты, вскрыли могилу и подняли гроб.
* * *
Вокруг меня серьезные лица и ускользающие взгляды.
Красное дерево словно вскрикнуло — лямки заскрипели по лакированной поверхности гроба.
Крышку сдвинули. Увидев сдержанное и чересчур упорядоченное внутреннее убранство гроба, я ощутил на своей щеке прикосновение костлявой руки. Руки Смерти…
В пучке света моего американского фонарика из-под слишком белого савана появилась обращенная ко мне кисть. Пальцы молитвенно сложенных рук были почему-то сжаты в кулаки. Батистовое покрывало словно бы нежно гладило лицо, а вдоль шеи спадали слегка вьющиеся и еще сохранившие свой цвет каштановые волосы. Поскольку никто и пальцем не шевельнул, я взял на себя инициативу обследовать поверхность тела. От прикосновения покрывающая залатанные останки ткань затрещала, как высохшее на морозе белье. Симпатичные шмотки, наверное лучшее из того, что у нее было, на какое-то мгновение заставили меня подумать, что она спит. Непослушной рукой я расстегнул костюм, потом блузку. И сердце мое едва не разорвалось, когда показалась смертная белизна ее груди. Кожа пошла едва заметными складками, напоминающими спокойную морскую гладь, но ощущалось, что потусторонняя команда уже вовсю хлопочет над всем тем, что еще говорило о жизни.
На левой груди красовалось что-то вроде козлиной морды — приносящее несчастье изображение, которое можно найти в старинных колдовских книгах. Ближе к правому плечу возвышался кельтский крест, обвитый змеей, напоминающей белую гадюку с окровавленными клыками. Интересующая меня татуировка дугообразно вилась вокруг пупка. Красные буквы уже начинали сморщиваться, как увядшие цветы. Я слегка растянул кожу и прочел: BDSM4Y.
Я попросил, чтобы прежде, чем снова захоронить останки, мне дали позвонить. Накануне вечером я предупредил Тома Серпетти о возможном звонке.
Он ответил на второй сигнал и сразу сказал:
— Я готов. Давай код.
Я продиктовал ему пять букв и цифру, составляющие выражение, смысла которого я пока не улавливал.
— Ну, рассказывай! — Я изнывал от нетерпения.
— Черт возьми, текст обрабатывается. Теперь программа ищет верный алгоритм дешифровки… AES-Рейндол, Blowfish, Twofish…
[20]
Мне кажется, тут работы на часик. Список разных алгоритмов впечатляет. Позвоню, как только это закончится! Как ты думаешь, что мы там обнаружим?
