— Спасибо, мсье Н’Ген. Можно сказать, вы оказали мне огромную помощь. Могу ли я получить адреса владельцев, обратившихся в картотеку?
Он сменил тон:
— Не возьмете ли кошечку в знак признательности? Мне до конца недели предстоит провести восемь усыплений. Для меня это почти как убить собственную душу.
— Увы, доктор… Я редко бываю дома…
Он заговорщицки подмигнул:
— А для жены?
* * *
Я медленно катил в сторону Эгльвиля, стараясь выбирать проселочные дороги, чтобы сполна насладиться цветущей зеленью деревни. Я остановился на опушке небольшой вязовой рощицы, чтобы помочиться. За моей спиной, до совершенно прямой линии горизонта, напоминая кладбище с соломенными надгробиями, выстроились стога золотистого сена.
Вот откуда был собачий вой, преследующий Дуду Камелиа. Он шел отсюда, из заброшенных на плоской равнине деревень. Я ощущал, что расследование продвигается, но в совершенно неведомом направлении, словно космический зонд, исследующий Вселенную, никогда не зная, куда он движется и что на самом деле ищет.
Я думал о нем, о Человеке без лица, о котором говорила Дуду Камелиа. Это он вернулся на место учиненного защитниками животных погрома, чтобы собрать орудия смерти, анестетики, перевязочные материалы. Я догадывался о его притязаниях, его желании точным и рассчитанным ударом скальпеля причинять горе и страдание. Я буквально видел, как он вынюхивает свою жертву, преследует ее на расстоянии, подстерегает, чтобы однажды вечером наброситься на нее, подобно тому как бросается на запутавшегося в паутине комара черная вдова.
Я думал о той связанной женщине в грязном подвале, измученной, морально истерзанной стрелами ужаса. Бывают моменты, когда становится невозможно ощущать страдания другого человека; их можно вообразить, почувствовать, как они пробегают вдоль позвоночника, содрогнуться и зарыться с головой под одеяло. Но невозможно поставить себя на его место. Никогда…
Разрабатывая «собачий след» и не слишком представляя, куда он может меня привести, я рассчитывал получить преимущество над убийцей. Я сошел с тропы, которую он для меня наметил, и пошел кратчайшим путем, позволяющим обогнать его. Я вспоминал фразы, неизменно звучащие в каждой лекции Элизабет Вильямс: «Преступник никогда не передвигается один. Куда бы он ни шел, повсюду его сопровождают некие элементы, оставляя несмываемый след его присутствия. На месте преступления происходит обмен между преступником и составляющими пространство невидимыми элементами; убийца оставляет что-то от себя и уносит с собой крохотную частицу места, где он находился, и ничего не может с этим поделать. Именно на этом обмене нам следует строить расследование».
Возможно, существует связь между убийцей — Человеком без лица — и пропавшими собаками. Возможно, в какой-то момент состоялся пока что не обнаруженный обмен, который обретет свой смысл, когда тропа закончится…
Но что меня ждет впереди? Неудача? Осознание своей неспособности защитить гниющую во мраке и сырости сточной канавы женщину, чьего имени я даже не знаю?
Я сел в машину и продолжил путь к югу. Впереди лениво и болезненно рдел закат.
* * *
«Неудача — лучшая плетка», — твердил мне дед, имевший страсть говорить афоризмами.
Поедая татар-бифштекс в бистро, где атмосфера напоминала ту, в которой зарождались первые клетки жизни в период докембрия, я размышлял о том, что старик, безусловно, не учитывал всех параметров, а именно ЗКН, закона крайней непрухи. Пять адресов, вычеркнутые из составленного ветеринаром списка, — это пять провалов. Единственное заключение, сенсационное, которое я сумел вывести, — это то, что все собаки пропадали ночью, когда спали в будках за пределами дома. Никакого лая, ни одного свидетеля; в каждом случае дома выбирались уединенные, и собаки, похоже, лизали ноги своих похитителей.
Я ехал уже минут десять, когда у меня зазвонил мобильник. Прежде чем ответить, я остановился на обочине.
— Комиссар Шарко? Это Арман Жаспер, специалист по дешифровке изображений из лаборатории в Экюлли.
Экюлли, регион Рона-Альпы, жемчужина лабораторий научной полиции.
— Мы проанализировали фотографии истязаемой женщины, полученные нами из Парижа по цифровому каналу. И обнаружили наличие проходящих вдоль верхней части стен вентиляционных труб довольно значительного диаметра. На оригинальном снимке их скрывала темнота. На фотографии, где женщина сидит спиной, на уровне потолка нам, кажется, удалось различить нечто напоминающее вентилятор. Я говорю «кажется», потому что задний план, несмотря на проведенные над изображением процедуры сглаживания, по-прежнему очень размыт, а в помещении слишком темно. По диаметру устройства и труб специалист по строительству определил, что системы подобного типа разрабатывались для перегонки довольно большого объема воздуха. Многих сотен кубометров в час… Так что совершенно очевидно, что жертва находится не в частном владении вроде подвала или гаража, но, скорее, в строении размером со склад…
— Великолепно! Что еще?
— Кое-какие детали, которые я еще должен упомянуть в рапорте. Но ничего определяющего. Завтра утром я отправлю его вам по электронной почте. Я решил сразу поставить вас в известность относительно этого пункта. Мне показалось, это важно…
— Ничего лучше и придумать невозможно…
Я круто развернулся и вскоре уже входил в знакомое бистро. На сей раз праздничная атмосфера напомнила мне о том, как в Лилле я, девятнадцатилетний, служил ночным сторожем в морге. Двое занятых игрой в дартс пропойцев с багровыми лицами и трое других, подпирающих стойку бара, тупо уставились на меня, недоумевая, что этот субъект в галстуке нашел столь примечательного в этом заведении, «Веселеньком местечке», если приходит сюда второй раз подряд в течение неполного часа. На меня уставился детина с лицом, раздутым, словно бочонок виски, который точно взорвется, если кому-нибудь взбредет в голову прикурить сигарету; с его взъерошенной бороды свисали клочья пены. Он ткнул локтем в бок подпирающего справа барную стойку собутыльника и растянул рот в насмешливой ухмылке. Я подошел к прилавку и обратился к кружку интеллектуалов:
— Есть ли тут поблизости заброшенные склады, такие места, куда многие месяцы не ступала нога человека?
Владелица злачного места еще и рта не успела раскрыть, а Борода-в-Пене уже насторожился:
— А тебе зачем? Ты из налоговой, что ли?
Его дружки, Правый Столб и Левый Столб, заржали. Те, что играли в дартс, с любопытством подошли и облокотились на стойку, не выпуская из рук бокалов пива с виски. Обращаясь к бородатой молекуле этанола, я спокойно ответил:
— Я только задал вопрос. Любезность предписывает людям цивилизованным, когда кто-то задает вопрос — право слово, достаточно простой, чтобы один из членов общества, способный дать ответ, сделал это. Так что я повторю, если неудержимый порыв веселья, охвативший это заведение, заглушил мои слова: нет ли тут поблизости заброшенных складов?
