Старуха изо всех колотила меня своими тощими руками по спине до тех пор, пока наконец мое дыхание не восстановилось. Изо рта у меня стекла струйка слюны.
— Подумай, парень, а я-то уж решила, что ты тут и ляжешь!
Я откровенно расхохотался, сладкая судорога отпустила мой желудок.
— Нет, бабушка, чтобы уложить меня, требуется что-нибудь посерьезней, чем сигарета!
— А вот меня как раз свалила сигарета. У меня рак легких, черт бы его побрал!
— И вы еще курите?
— Надо же бороться с болезнью!
Она засмеялась, смех перешел в кашель. Согнувшись пополам, она сплюнула на асфальт нечто темное, напоминающее кусок легкого. Растерев окурок в цветочной клумбе, она взялась за следующую сигарету без фильтра. Я с отвращением швырнул свою в урну и вошел в здание. Я предпочел не пользоваться лифтом, а подняться на четвертый этаж пешком. По дороге я внезапно решил свернуть к регистратуре и узнать, не поступала ли в родильное отделение некая мадам Сиберски. Меня отправили к другой регистратуре, в западный флигель, где я узнал, что действительно позавчера ее перевели из терапевтического отделения в родильное.
Я постучал, и усталый голос пригласил меня войти. Лоранс Сиберски одарила меня широкой улыбкой счастливой молодой матери.
У нее на груди, склонив головку к материнскому сердцу, лежало крошечное существо. Шарли спал глубоким, спокойным сном, и его маленький ротик иногда двигался, словно ребенок сосал.
— Входите, Франк, — прошептала Лоранс. — Оба моих младенца спят. — Она указала взглядом в угол за дверью. Лейтенант Сиберски скорчился на складном стуле, положив голову на правую руку, и не очнулся от тяжелого сна даже при звуке моих шагов.
— В следующий раз принесу вам подарок, — прошептал я. — Мне скоро его доставят… По правде говоря, я заглянул случайно. Пришел кое-кого навестить, а Провидению было угодно, чтобы вы оказались в одной больнице. Как вы себя чувствуете? — Я прикоснулся рукой к крошечным пальчикам, похожим на тоненькие иголочки. — Он великолепен! Прекрасный малыш…
— Спасибо, Франк. Мне приятно вас видеть после столь долгого перерыва… Знаете, Давид часто мне о вас рассказывает…
— Надеюсь, что-нибудь хорошее?
— Муж так восхищается вами. Он изо всех сил работает на вас и врывается в больницу, как порыв ветра… Домой приходит поздно, очень поздно…
Я уловил в ее словах горечь, едкую соль, выступающую на губах всех жен полицейских.
— Давид очень хороший сотрудник. И к тому же настоящий друг. Понимаю, что вам от этого не легче, но знайте, что он постоянно думает о вас, даже во время наших, порой очень опасных, операций…
— Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь, Франк. Я не хочу, чтобы однажды вечером ко мне пришли, чтобы сообщить, что я больше никогда не увижу своего мужа, разве что в гробу…
Со слезами на глазах она нежно погладила тыльной стороной руки пушистую щечку малыша. От гробовой тишины в палате мне стало не по себе; у меня было грустное ощущение своей неуместности здесь, где обычно зажигаются искры радости. Я тихонько поднялся, поцеловал руку молодой мамочки и прошептал: «Отдыхайте, Лоранс… Скоро им потребуется вся ваша нежность».
— Приходите вечером к нам домой. Я скажу Давиду, чтобы ждал вас. Сможете поговорить…
Сгорбившись, с опущенными плечами, едва держась на ногах от горя, я вышел.
Я снова шел мимо сломленных недугом больных в жалком состоянии, с бесцветными лицами. От запаха лекарств в сочетании с оставшимся на языке вкусом сигареты у меня закружилась голова. Терзаемый рвотными позывами, я заперся в туалете, но желудок был пуст. Все вокруг меня кружилось, стены сжимались и вновь отступали, словно я все еще находился под действием кетамина.
Призраки угасших лиц прошли перед моими глазами: Приёр, Гад, Мариваль, Дуду Камелиа. И сердце мое изнывало от горя, душа — от бессилия, а все мое тело вопило о том, что людей, побывавших под скальпелем Человека без лица, не вернуть.
И бесконечно, словно горькая считалка, в ушах звучала лебединая песня, а перед глазами возникал смутный образ моей где-то заточенной жены, обнаженной, по колено в воде, с покрытым пиявками телом… Я верил, что она жива; я знал, что она мертва… Или наоборот… Я не понимал… За что? За что? За что?
Мне никогда не следовало бы приходить сюда, в это место, слишком явно напоминающее мне о том, из чего состоит реальность, моя реальность. Я поднялся по лестнице, прошел вдоль пропитанных болезнью коридоров, заглянул в дверь палаты Жюли Виолен и постучал. Элизабет Вильямс кивнула, приглашая меня войти.
Женщина с залепленной пластырями грудью и все еще расширенными зрачками выглядела спокойной.
Элизабет коротко изложила мне ситуацию:
— Мы с Жюли неплохо поговорили. Она в мельчайших деталях рассказала мне о том, что произошло ночью. Завтра я снова приду, чтобы еще немного поболтать с вами, вы согласны, Жюли?
— Конечно, — прошептала молодая женщина. — Ваше присутствие мне так помогло. Мне хотелось поговорить, но не только о нападении…
Ее внимание привлекли кадры телевизионного сериала, она отдалась бурному потоку своих мыслей. Мы молча вышли.
— Ну же, Элизабет! Ожидание было невыносимым!
— Не угостите меня кофе?
— Только он здесь не из лучших, напоминает помои. Тут недалеко от больницы я видел кафе. Пойдемте лучше туда. Мне необходимо проветриться.
Мы выбрали место в глубине зала, около бильярда.
— Может, сыграем партию? — спросил я, кивнув на суконную поверхность стола. — В двадцать два года я участвовал в чемпионатах по бильярду, например в турнире «Magic Billiard Junior 8-ball»
[39]
во Флориде. Я тогда обошел всех самых крутых в этом деле парней. Я им так носы натянул, что они уходили, засунув кии себе в задницу! Если вы позволите так выразиться…
— Картинка и правда очень убедительная.
— Потом я не играл лет тридцать, представляете?
— Давайте! Только вот я-то не чемпион. Так, играю понемногу, и все…
Я помахал перевязанной рукой:
— К тому же вы имеете преимущество.
Я всунул монетку в щель и предложил Элизабет установить шары. Она разбила пирамиду и отправила два шара прямиком в лузы. Одновременно она рассказывала:
— На Жюли Виолен напали прямо возле дома. Незнакомец поджидал ее, спрятавшись где-то снаружи. Ее быстро обездвижили, поднесли ей к носу смоченный чем-то платок, и она потеряла сознание. Согласно результатам анализов это был эфир, который продается в любой аптеке. Она очнулась у себя в спальне, на кровати, связанная и с кляпом во рту. Разумеется, он завязал ей глаза.
Она толкнула шар номер семь в центральную лузу.
