Однако текст, помещенный под картинкой, оказался вне пределов моего воображения.
Дорогой друг, я просто хотел поделиться с тобой письмом, только что отправленным мною матери очаровательной барышни, с которой ты недавно встречался. Мне будет очень обидно, если она не пришлась тебе по вкусу, потому что я потратил чертову уйму времени, чтобы обработать ее. Буду рад новой встрече…
«Дорогая мадам Приёр,
до наших дней у австралийских аборигенов Питта-Патты сохранилась традиция: когда девушка из племени достигает половой зрелости, отпраздновать это событие собираются все: мужчины, женщины и дети. Служитель культа, мужчина в возрасте, расширяет влагалищное отверстие, разрывая его книзу тремя пальцами, связанными шнурком из кожи опоссума. В других регионах промежность вспарывают при помощи каменного лезвия. Я избавлю вас от необходимости рассматривать лежащие сейчас передо мной фотографии. Как правило, эта операция предшествует принудительным половым актам со многими молодыми мужчинами, как минимум с десятком… Я мог бы последовать столь замечательному примеру и применить подобный прием к вашей дочери, но принял решение поступить иначе, согласно моей собственной методе, которую, надеюсь, вы оцените по достоинству. Прежде всего, если это вас утешит, знайте, что я не трахнул вашу дочь, хотя мог бы, если бы захотел.
Сперва я раздел ее. Мне понадобилось более двух часов, чтобы связать ее, опутать всю, лишив возможности малейшего движения. Для меня было честью работать на прекрасном, бархатистом, тончайшем полотне ее тела. Разумеется, можете не сомневаться: прежде чем вонзить крюки в ее плоть, я подождал, пока она не проснется. О, если бы вы только видели, как она билась! Боль и наслаждение, словно два тела с одной головой: они отталкивают друг друга, но не могут обойтись одно без другого, и я думаю, прежде чем умереть, она это осознала.
Когда я прикасался лезвием к ее маленьким твердым грудям, плечам, пупку, кожа на них раскрывалась, подобно экзотическому цветку. Скрупулезно прочитывая ее тело, я находил ответы на все свои вопросы, я понимал, почему я это делаю и чего добиваюсь. Можете быть уверены, я сумел оценить глубину слоев ее плоти, ощутить, как от боли топорщились волоски на ее бедрах. Она вдоволь насодрогалась, непостижимые волны наступали и отступали, напоминая те, что предшествуют крику блаженства. Или страдания?
Она перенесла свои ранения, как бравый солдат, не только вытерпев их, но и приняв, осознавая, что все трудности — это непреложный закон природы. Она покинула нас, любя бытие, за которое она пала. Вы можете ею гордиться.
Там, наверху, ее хорошо примут, не сомневайтесь. Поврежденные латы в очах Господа стоят гораздо дороже, нежели новая медь, и я убежден, что Он осушит ее слезы. Смерти не будет, не будет ни скорби, ни крика, ни боли. Ей будет хорошо…
Таковы были последние прекрасные минуты вашей дочери, этой женщины, о которой теперь мы можем сказать, что в своем последнем хрипе она, несомненно, прокляла как своих родителей, так и день, когда появилась на свет…
Счастье должно быть исключением, испытание — правилом.
Некто, отныне значащий для вас больше,
чем любой другой…»
От этих слов я окаменел в отвращении, на краю гниющих пропастей ярости, бешенства, желания сдавить мир до тех пор, пока мне не удастся извлечь из него эту порождающую преступников поганую субстанцию. Я ощущал, как угнетает меня собственная беспомощность, та оскорбительная легкость, с какой распространяется зло, ранит, даже не прикасаясь. В этот момент слова Дуду Камелиа прозвучали во мне как возвещающий беду далекий набат: «Я чувствую в твоей квавтиве плохое. Очень плохое, Даду. Не входи туда!»
Ни к чему больше не прикасаясь, уже в следующую страшную секунду я позвонил Сиберски и приказал ему любой ценой перехватить письмо, затем связался с Тома Серпетти, одним из самых сведущих в компьютерных делах людей, которых мне довелось знать.
* * *
Тома Серпетти летал по волнам Интернета на глиссере, достойном гавайского бога. В начале 2000-х годов он, вдохновленный идеями стартап-проектов, покинул свой пост ответственного за безопасность Сети в IBM на площади Дефанс, чтобы получить миллион евро у первой же группы инвесторов, соблазнившихся его новаторскими идеями и неопровержимым бизнес-планом. В то время он за день дважды менял галстук, пожимал десятки рук, мелькал на всех совещаниях, где следовало показаться. Он арендовал временные офисы в районе Гранд-опера, изо всех сил нанимал питающихся гамбургерами компьютерщиков и позволял бизнесу и общей эйфории набивать ему карманы. По инерции он купил себе старую ферму на юге Парижа, в Буасси-ле-Сек, и годовалого жеребца Королева Романса на торгах в Довиле, потом отошел от дел, при деньгах, когда каштаны стали трескаться
[7]
на жарком огне биржи. C тех пор он мирно проводил время на скачках или прожигал жизнь, часами вылизывая свою миниатюрную железную дорогу — плод терпения, детского удовольствия и радости созидания. Я тоже заразился его страстью к моделированию, даже воодушевился… Но это было до внезапного исчезновения Сюзанны…
У этого вечного мальчишки игра была в крови, и я думаю, он поубивал бы братьев и сестер, лишь бы выйти победителем за рулеточным столом. Однажды я видел, как в казино Энгиен-ле-Бен он до самого закрытия исступленно ставил на «восемнадцать» и потерял все. Но это не важно. Он оставил в тех местах такой неизгладимый след, что с тех пор, стоило ему переступить порог, его называли «сударь». И это Тома Серпетти нравилось.
Наша первая встреча была виртуальной. Она произошла в Интернете на форуме по шизофрении. Брат моей жены, как и брат Тома Серпетти, представлял собой то, что называют шизофреник параноидального типа.
Всю жизнь буду помнить, как осенним вечером, когда ему уже было очень и очень плохо, мой шурин Карл объяснял мне этот излом своего сознания:
— Гидра прячется в изгибах моего тонкого кишечника. Ее голова иногда ныряет мне в желудок, где ей нравится подолгу кормиться. Она питается моей пищей и выводит свои испражнения через мой рот. Это уродливая и ядовитая змея, от которой мне во что бы то ни стало нужно избавиться.
В двадцать два года Карл вспорол себе живот шестнадцатью ударами резака, полагая, что подобное самокалечение является единственным способом изгнания гидры. Теперь он живет на севере, в психиатрической лечебнице в Байоле. Он существует в параллельном мире, чужой собственному телу, напичканный, словно биологическая бомба, ларгактилом, галоперидолом и дролептаном…
Я встретил Тома Серпетти с мрачным видом, будто присутствовал на собственных похоронах.
— Вот здесь все и происходит, Тома. Прежде чем привлекать SEFTI,
[8]
я бы хотел услышать твое мнение. Как я уже сказал тебе по телефону, я ни к чему не притрагивался. Там сверху фотография этого фермера, а внизу это ужасное письмо. Скажи мне, можем ли мы найти отправителя?
