Больше никто не позвонил. Тедди нашел в телефонном справочнике номер «Второго дыхания» и записал его на той же бумажке, где записал домашний телефон Франсин. Все те выходные, пока он красил стены, мыл «Эдсел» и делал наброски, он думал о Франсин. Не о том, что она чувствует, думает, делает или испытывает к нему, не о ее отношениях с той жирной светловолосой теткой, которая набросилась на него, а исключительно о том, как она выглядит, как пахнет и как звучит ее голос. Тедди мысленно усаживал Франсин то на стену между зубцами, то на белый пьедестал и ловил себя на том, что рисует ее лицо вместо эскизов шкафа. Всего он сделал семь рисунков, прежде чем его удовлетворило то, что получилось.
Глава 19
Ноэль разговаривала с ней, как глава семьи Викторианской эпохи, вдруг обнаруживший, что у горничной появился ухажер. Франсин прочла достаточно романов о том периоде, чтобы сразу распознать позу и тон. Она слушала молча, но не смиренно. Вчера, во вторник, во «Второе дыхание» заходил молодой человек и спрашивал ее, у него был простонародный говор и надменный тон, как будто у него есть право ходить, куда он хочет, и делать, что ему нравится, и сказал Ноэль, чтобы та передала записку. Да кто он такой? И кто она, Франсин, такая? У нее не какая-то там лавка, а солидное заведение, и нечего заводить здесь всякие интрижки, об этом не может быть и речи.
– Что за записка? – спросила Франсин.
Ноэль недобро рассмеялась.
– Я отдала ее Джулии. Спроси у нее.
Франсин не спросила. Она спросила у отца. Ричард уже целую неделю был в Лондоне, никуда не уезжал, и когда в тот вечер он вернулся домой, дочь спросила, есть ли у него записка, адресованная ей. Джулия была на кухне, готовила ужин.
Ричард нахмурился.
– Франсин, ты знаешь этого мальчика?
– Конечно, знаю. – Она произнесла это противоестественно резко. Резкость была довольно нехарактерна для нее, поэтому взгляд отца стал озабоченным. – Он друг приятеля Холли, ну, они знакомы. Вместе учились в университете. Приятель Холли познакомил нас.
– Познакомил? – сказал Ричард. Слово зловеще повисло в воздухе.
– Представил мне его.
– Должен признаться, я удивлен. Судя по всему, он грубиян; Джулия говорит, что у него примитивная речь. Тебе он нравится?
– Что было в записке? – снова спросила Франсин.
– Что-то о том, чтобы ты позвонила ему. – У Ричарда на лице появилось страдальческое выражение. – Он говорит, что у тебя есть его номер. Это так, Франсин?
Та не ответила. Возможно, и ответила бы, если бы не вошла Джулия. Франсин узнала платье, которое было на ней: «Джин Мюир» из бледно-голубого крепа висело в магазине Ноэль практически с тех пор, как Франсин пришла туда работать. Медленно, мучительно она сама пришивала к нему пуговицы. На мачехе оно выглядело как столкновение базовых цветов: синего, желтого, красного.
– Ноэль больше не пустит его в магазин, – сказала Джулия, – можешь в этом не сомневаться. Чтобы зайти, нужно звонить в дверь, и если она увидит его, то просто не откроет. Она дала мне слово.
«Две старые ведьмы» – вот такие слова пришли в голову Франсин. Именно Холли так описывала их, сейчас Франсин испытала шок, потому что редко пользовалась таким грубыми терминами.
– Мне не нравится работать в этом магазине, – сказала она.
Джулия никак на это не отреагировала.
– Ужин на столе.
– Потерпи немного, Франсин, – с мольбой произнес отец. – А вдруг получится. Ведь ты там работаешь всего месяц.
– Да, этот мир скоро заскрипит и остановится, если все будут бросать работу, как только условия покажутся им не идеальными. Пошли ужинать.
Ричард распознал то чувство, что завладело им, и ему не понравилось ни чувство, ни он сам. То была ревность. Ревность к дерзкому молодому мужчине с простонародным говором и образованием, полученным в одном из тех колледжей, которые теперь именуются университетами. Собственнический инстинкт, так это еще называется, страх потерять свою драгоценную дочку. Однако это заставило Ричарда взглянуть на Джулию по-новому. Джулия права, она все знает и понимает. Она сбережет для него его дочку, не даст ей далеко уйти от него, наденет полные доспехи опекунства и пойдет на врага с высоко поднятым знаменем.
Когда-то Ричард любил Джулию и снова полюбит. Разлуки с ней освежали его и пробуждали его чувства к ней. Что бы ни происходило в жизни Франсин раньше, самый сложный возраст наступил у нее только сейчас, они всегда знали, что так и будет. Что ж, приходится звать на помощь бдительность, которую прежде еще не применяли. Возможно, стоит подумать о переезде в Оксфорд, о том, чтобы продать дом и переехать еще до Рождества…
Дженнифер обладала сверхъестественным умением читать его мысли. Очень часто Ричарду приходили в голову идеи, не связанные с предыдущим разговором, но прежде чем он успевал произнести хоть слово, она уже говорила именно то, что он собирался сказать. Джулия так не умела, но сейчас у нее получилось. И в результате у него опять проснулась любовь к ней.
– Я вот все думаю, дорогой, а не стоит ли мне съездить в Оксфорд и присмотреть нам жилье? Естественно, я возьму с собой Франсин. В один из ее выходных.
– Я как раз об этом и думал, – сказал Ричард и пересел поближе к ней на диван.
– Мне кажется, это отличная идея, ведь она сможет высказать свое мнение при выборе нового дома. Все это – составная часть того самого процесса постепенного принятия на себя ответственности, который я разработала для нее. В конце концов, на три года учебы в университете для нее это будет такой же дом, как и для нас, а возможно, и на более долгий срок. Я думаю, дом надо искать поближе к центру, не так ли? Мы же не хотим жить далеко от нее, да и ей не захочется тратить много времени на дорогу.
– Вы могли бы поехать, пока я буду во Франкфурте.
Он сжал ее руку в своей.
* * *
Если бы Ноэль не подняла такой шум, а Джулия не проявила такую властность и отец не начал задавать все эти вопросы, если бы Холли по телефону не принялась отстаивать интересы Джеймса и при этом утверждать, будто забыла, кто изготовил зеркало, Франсин, возможно, больше и не вспомнила бы о Тедди Грексе. Он, возможно, тихо выпал бы из ее сознания и был бы отправлен в глубины памяти как первый молодой человек, восхитившийся ею.
Однако противодействие всех этих людей заставило Франсин думать о нем. Их неприязнь пробудила в ней симпатию. Возмутительно, когда человека осуждают только за то, что он говорит не так, как ты; ужасно, когда остракизму подвергают лишь за то, что человек зашел в магазин и задал свой вопрос. Франсин помнила странные высказывания Тедди, например, что он подарит зеркало своей женщине, чтобы видеть в нем ее лицо. И как часами ждал ее на автобусной остановке, лишь бы увидеть ее.
Он начал заполнять мысли Франсин. Тот мизинец без фаланги на левой руке Тедди – как все это случилось? И как он отважился на столь смелый поступок: задрать ей рукав и записать номер на запястье? Франсин вспоминала, причем без неприязни, тот трепет, который вызвало прикосновение его руки к коже. Однажды, будучи в магазине, она вдруг сообразила – эта мысль пришла к ней из ниоткуда, – что он очень привлекателен. До того момента Франсин об этом даже не задумывалась. Она в мастерской гладила самую сложную в глаженье вещь – белую хлопчатобумажную рубашку, – когда позвонили в дверь. Обычно после звонка раздавалось жужжание – это Ноэль дистанционно открывала дверь, однако на этот раз его не последовало. В магазин никого не впустили.
