А Родди? Родди тоже видел в Хантербери свой будущий дом.
Может, эта подспудная мысль и лежала в основе его чувства к ней, к Элинор.
Именно: ему была удобна эта любовь. Она давала возможность и ей и ему жить в
Хантербери. Как все удачно складывалось.
Они жили бы здесь вместе. И сейчас они тоже были бы здесь
вместе – и совсем не для того, чтобы готовить поместье к продаже, а для того,
чтобы устроить по своему вкусу дом и сад. Бродили бы тут рука об руку,
наслаждаясь теперь уже своей собственностью, счастливые – да, счастливые
оттого, что они вместе… Если бы не роковая случайная встреча с этой девушкой –
прекрасной, как дикая роза…
Что знал Родди о Мэри Джерард? Ничего – меньше чем ничего!
Как он мог полюбить Мэри… реальную Мэри, а не тот образ, который он себе
выдумал? Возможно, у нее действительно много привлекательных качеств, но что
Родди мог о них знать? Все это старо как мир – злая шутка природы,
непредсказуемое влечение.
Недаром ведь и сам Родди назвал это «наваждением»?
Кто знает, может, он даже хотел бы избавиться от этого
наваждения…
Если бы Мэри, например, умерла, то, возможно, какое-то время
спустя он сказал бы: «Это даже к лучшему. Теперь я это понимаю. У нас ведь не
было ничего общего…»
И добавил бы, возможно с мягкой грустью:
«Она была прелестным созданием…»
Пусть бы она навсегда и оставалась для него просто… ну да…
восхитительным воспоминанием… воплощением вечно юной красоты и счастья.
[18]
Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось, Родди снова
вернулся бы к ней… Элинор была совершенно уверена в этом!
Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось…
Элинор повернула ручку боковой двери. Из солнечного теплого
дня она шагнула в прохладный сумрак дома. Ее охватила дрожь.
Этот холод и мрак были так зловещи… Будто здесь ее поджидало
нечто ужасное…
Она прошла через холл и толкнула обитую сукном дверь
буфетной.
Повеяло запахом плесени. Она широко распахнула окно. Выложив
свои покупки – масло, батон, небольшую бутылку молока, – Элинор вдруг подумала:
«Вот бестолковая! Я же забыла купить кофе!»
Она заглянула в банки, стоявшие на полке. В одной из них
оказалось немного чая, но кофе не было.
«А, да ладно, – подумала она, – какая разница».
Она распаковала баночки с рыбным паштетом и долго их
разглядывала. Потом, выйдя из буфетной, поднялась по лестнице и направилась
прямо в комнату миссис Уэлман. Она начала с массивного комода: вытаскивала вещи
из выдвинутых ящиков и складывала их в отдельные кучки…
3
В сторожке Мэри Джерард беспомощно огляделась.
Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.
На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкой
над платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил он
ее. Нет, не любил.
Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:
– Отец перед смертью ничего не просил мне передать?
– Нет, дорогая, ничего, – бодрым и веселым голосом
отозвалась та. – Он ведь умер, не приходя в сознание.
– Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, – тихо
проговорила Мэри. – Ведь все-таки он был моим отцом.
После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:
– Послушай-ка меня, Мэри: отцом не отцом – не в этом дело. В
наши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родители
тоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает,
что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки от
совершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так это
глупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да!
Нечего тебе себя изводить. Было – и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пусть
даже наша жизнь совсем не сахар.
– Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в
том, что у нас с отцом были неважные отношения.
– Чушь! – решительно возразила сестра Хопкинс. Это
коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу
успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: –
Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?
– Даже не знаю. А вы как считаете?
Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:
– Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешь
отдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старье
выброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка – такие,
правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианский
стиль
[19]
скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась от
гардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.
Они составили список вещей, какие следовало оставить, а
какие продать.
– Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, –
сказала Мэри. – Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смогла
частично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что через
месяц-другой я смогу получить всю сумму.
– А как тебе твоя работа? – поинтересовалась сестра Хопкинс.
– Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу было
тяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.
– Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику в
больнице Святого Луки, – хмуро проговорила сестра Хопкинс, – думала, и трех лет
не выдержу. Однако ничего – выдержала…
Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлической
шкатулки, полной бумаг.
– По-моему, мы должны их просмотреть, – решила Мэри.
Они сели за стол друг против друга.
– Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! – проворчала сестра
Хопкинс. – Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!
Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:
– А вот свидетельство о браке отца с матерью. Из церкви
Сент-Олбанс, тысяча девятьсот девятнадцатый год.
