– Что верно, то верно, – кивнула ее коллега. – Правда,
кое-что здесь устарело и нет центрального отопления, но зато много каминов и
служанки внимательные. Миссис Бишоп спуску им не дает.
– Эти нынешние служанки, – подхватила сестра Хопкинс, –
терпенья на них не хватает… Сами не знают, чего хотят. А прилично прибраться в
доме не могут.
– Мэри Джерард – очень славная девушка, – возразила сестра
О’Брайен. – Просто не представляю, как бы миссис Уэлман обходилась без нее. Вы
видели, она и сейчас ее вызвала к себе? Ну конечно же, такое милое создание и
знает, как ей угодить.
– Мне жаль Мэри, – сказала сестра Хопкинс. – Этот старик, ее
папаша, делает все ей назло.
– Ни одного доброго слова от этого скряги не дождешься, –
согласилась сестра О’Брайен. – А чайник-то уже шумит. Как закипит, сразу
заварю.
Чай вскоре уже был налит в чашки – горячий и крепкий.
Чаепитие происходило в комнате сестры О’Брайен, расположенной рядом со спальней
миссис Уэлман.
– Приезжают мистер Уэлман и мисс Карлайл, – сказала сестра
О’Брайен. – Утром пришла телеграмма.
– Вот оно что, – проговорила сестра Хопкинс. – А я никак не
пойму, что это старая леди так взволнована. Они ведь давненько ее не навещали,
да?
– Месяца два, если не больше. Мистер Уэлман приятный молодой
джентльмен. Только очень уж гордый.
Сестра Хопкинс сказала:
– А я на днях видела фотографию мисс Карлайл в «Тэтлере»
[4]
.
Они с подругой на ипподроме в Ньюмаркете.
[5]
– Она ведь очень известна в обществе, а? И всегда так
чудесно одевается. Как по-вашему, сестрица, она на самом деле красивая?
Сестра Хопкинс ответила:
– Сегодняшних девушек не очень-то и разглядишь под пудрой да
румянами. По мне, так ей очень далеко до Мэри Джерард!
Сестра О’Брайен поджала губы и склонила голову набок.
– Возможно, вы и правы. Но у Мэри нет стиля!
– Что и говорить, птичку красят перышки, – назидательно
заметила сестра Хопкинс.
– Еще чашечку, сестрица?
– Спасибо, сестрица. С удовольствием.
Женщины ближе придвинулись друг к другу.
– А знаете, нынче ночью такое случилось… Не знаю, что и
думать, – доверительным тоном сказала сестра О’Брайен. – Около двух часов я,
как всегда, вошла в спальню, чтобы поудобнее устроить нашу голубку, а она вовсе
и не спит, видать, думает о чем-то о своем, потому, как только я вошла, тут же
говорит: «Фотография. Дайте мне фотографию». Я, само собой, ей в ответ:
«Конечно, миссис Уэлман. Но не лучше ли подождать до утра». А она: «Нет, я хочу
взглянуть на него сейчас». Тогда я спросила: «Где эта фотография? Вам нужна
одна из фотографий мистера Родерика?»
А она мне: «Родерика? Нет, Льюиса». И смотрю, старается
приподняться, ну я к ней подошла, чтобы помочь. Она достала ключи из маленькой
шкатулки, стоявшей рядом с постелью, и попросила отпереть второй ящик
секретера. И там, точно, оказалась большая фотография в серебряной рамке. А на
ней такой красавец! А в углу наискосок написано: «Льюис». Старинная фотография,
должно быть, сделана много лет назад. Ну подала я ей ее, а она долго
всматривалась, и шептала, и шептала: «Льюис… Льюис». Потом вздохнула,
протягивает эту фотографию мне и просит положить обратно. И, поверите ли, когда
я обернулась, она уже спала – сладко, как дитя.
– Думаете, это ее муж? – заинтересовалась сестра Хопкинс.
– Ничего подобного! Наутро я как бы между прочим спросила
миссис Бишоп, как звали покойного мистера Уэлмана. И она сказала: Генри!
Женщины обменялись красноречивыми взглядами. Кончик длинного
носа сестры Хопкинс подрагивал от приятного возбуждения.
– Льюис… Льюис, – задумчиво проговорила она. – Любопытно… У
нас тут вроде бы никого нет с таким именем.
– Ну это, видимо, очень давняя история, дорогуша, –
предположила О’Брайен.
– Ну конечно. Я ведь здесь всего два года. Интересно,
интересно…
– Очень красивый мужчина, – снова повторила сестра О’Брайен,
– похож на кавалерийского офицера!
Сестра Хопкинс, прихлебывая чай, произнесла:
– Это очень любопытно.
– Может, они в юности любили друг друга, а жестокий отец их
разлучил… – с надеждой произнесла склонная к романтизму сестра О’Брайен.
– А может быть, его убили на войне… – глубоко вздохнув,
предположила сестра Хопкинс.
3
Только сестра Хопкинс, приятно взбудораженная романтическими
догадками О’Брайен, наконец покинула дом, как ее нагнала выбежавшая вслед за
ней Мэри Джерард.
– Можно мне прогуляться вместе с вами до деревни, сестрица?
– Конечно, моя дорогая.
– Мне нужно поговорить с вами, – чуть задыхаясь, произнесла
Мэри. – Меня так все беспокоит.
Женщина участливо на нее взглянула.
Мэри Джерард исполнился двадцать один год, и она была
очаровательным созданием, напоминавшим своим хрупким обликом дикую розу:
длинная нежная шея, бледно-золотистые волосы, мягкими волнами лежавшие на
точеной головке, и ясные небесно-голубые глаза.
– А что случилось? – спросила сестра Хопкинс.
– Понимаете, время идет, а я до сих пор ничего не делаю!
– Ну это вы всегда успеете, – сухо проговорила сестра
Хопкинс.
– Да, но это меня так… так огорчает. Миссис Уэлман была
удивительно добра ко мне, оплатив такое дорогое обучение. Я чувствую, что
теперь должна сама зарабатывать себе на жизнь. Мне необходимо получить
какую-нибудь профессию.
Сестра Хопкинс сочувственно кивнула.
– Мне нужно работать, иначе зачем было столько учиться, –
продолжала Мэри. – Я старалась… старалась объяснить, что я чувствую, миссис
Уэлман, но… это так трудно… она, по-моему, не понимает меня. Она постоянно
говорит, что у меня впереди еще много времени.
