«Какое же милое у него лицо, – подумала Элинор, – милое и
забавное. И такое успокаивающее».
Они все мчались и мчались.
И наконец подъехали к воротам, за которыми уютно прикорнул
на склоне холма белый домик.
– Здесь вас никто не потревожит, – сказал Питер Лорд.
Повинуясь внезапному порыву, она положила руку на его плечо:
– А вы… вы будете навещать меня?
– Конечно.
– Часто?
– Все зависит от того, как часто вам захочется меня видеть.
– Пожалуйста, приезжайте… как можно чаще.
Глава 6
– Теперь вы поняли, дружище, что ложь, которую мне
преподносят, не менее полезна, чем правда? – спросил Пуаро.
– И что же, вам каждый лгал? – спросил Питер Лорд.
– О да! – кивнул Эркюль Пуаро. – Как вы понимаете, у всех на
то были свои причины. Но один человек, который обязан был говорить правду,
человек очень чуткий и чрезвычайно честный по натуре, – именно тот человек
озадачил меня больше всех!
– Сама Элинор! – догадался Питер Лорд.
– Вот именно. Все улики были против нее. Однако она сама,
при всей ее щепетильности и нетерпимости ко лжи, ничего не предпринимала, чтобы
снять с себя подозрение. Обвиняя себя если не в содеянном, то в желании это
сделать, она была на грани того, чтобы отказаться от неприятной и унизительной
борьбы за собственное спасение. Да-да, она готова была признать себя виновной в
преступлении, которого не совершала.
Питер Лорд шумно вздохнул:
– Невероятно!
Пуаро покачал головой:
– Вовсе нет. Она сама себе вынесла приговор, потому что
предъявляла к себе более высокие требования, чем большинство из нас.
– Да, это на нее похоже, – в раздумье сказал Питер Лорд.
Эркюль Пуаро продолжал:
– Практически на протяжении всего моего расследования
вероятность того, что Элинор Карлайл действительно виновна, оставалась очень
велика. Однако я, как вам и обещал, скрупулезно все проанализировал и
обнаружил, что есть довольно серьезные основания, чтобы выдвинуть обвинение
против другого лица.
– То есть против сестры Хопкинс?
– Нет. Первым мое внимание привлек Родерик Уэлман. Он тоже
сразу начал со лжи. Сказал, что уехал из Англии девятого июля и вернулся
первого августа. Однако сестра Хопкинс случайно упомянула, что Мэри Джерард
отказывала ему дважды: в Мейденсфорде и еще раз, когда она виделась с ним в
Лондоне. Вы выяснили для меня, что Мэри Джерард уехала в Лондон десятого июля,
то есть на следующий же день после отъезда Родерика Уэлмана из Англии. Когда же
в таком случае она успела объясниться с Родериком? Я призвал на помощь
знакомого взломщика и, получив благодаря его искусству доступ к паспорту
Уэлмана, обнаружил, что с двадцать пятого по двадцать седьмое июля он находился
в Англии. Стало быть, он лгал.
Мне не давал покоя тот отрезок времени, в течение которого
сандвичи оставались в буфетной без присмотра, – когда Элинор Карлайл находилась
в сторожке. По логике в данном случае жертвой должна была бы стать Элинор, а не
Мэри. Имел ли Родерик Уэлман мотив для убийства Элинор Карлайл? Да, имел. И
весьма существенный. Она написала завещание, по которому ему доставалось все ее
состояние. Путем искусных наводящих вопросов мне удалось выяснить, что Родерик
Уэлман вполне мог узнать об этом факте.
– Так почему же вы решили, что он невиновен? – спросил Питер
Лорд.
– Потому что мне снова солгали! И тоже очень неумно, по сути
выдав себя ерундой! Сестра Хопкинс сказала, что уколола руку о розовый куст и в
ранке остался шип. Я, конечно же, осмотрел этот куст – шипов на нем не было и в
помине… Стало очевидно, что сестра Хопкинс лжет… и так глупо, так вроде бы
бессмысленно… Я, естественно, сразу же взял это обстоятельство на заметку и
стал выяснять, что она за личность. До этого момента сестра Хопкинс
представлялась мне вполне надежной свидетельницей, с четкой позицией. Она была
решительно настроена против обвиняемой, что вполне естественно, учитывая ее
привязанность к покойной девушке. Но после этого ни с чем не сообразного
заявления я более тщательно проанализировал ее поведение и показания и понял то,
что раньше от меня ускользало. А именно: сестра Хопкинс что-то знала о Мэри
Джерард и страстно желала, чтобы эти сведения выплыли наружу.
– А разве не наоборот? – удивился Питер Лорд.
– Это была только видимость! Она великолепно сыграла роль
человека, который что-то знает и стремится это скрыть! Но, хорошенько
пораскинув мозгами, я сообразил, что каждое произнесенное ею слово преследовало
диаметрально противоположную цель. Моя беседа с сестрой О’Брайен утвердила меня
в моей догадке. Хопкинс весьма ловко использовала ее в своих целях, а та об
этом даже не подозревала.
Мне стало ясно, что сестра Хопкинс ведет свою собственную
игру. Я сопоставил два этих ложных заявления – ее и Родерика Уэлмана. Возможно,
ложь кого-то из них была вызвана, в сущности, чем-то совершенно невинным?
Относительно Родерика… я тут же сказал себе: да, тут ничего
серьезного. Родерик Уэлман – натура легко уязвимая. Признаться в том, что у
него не хватило воли – ведь он собирался пробыть за границей довольно долго! –
в том, что он все-таки не утерпел и вернулся ради этой девушки. И мало того!
Эта девушка вновь отвергла его! Нет, это слишком бы ранило его гордость.
Поскольку все знали, что его не было в тот роковой день в Англии и, стало быть,
он никоим образом не причастен к преступлению, он пошел по линии наименьшего
сопротивления – чтобы избавить себя от лишних неприятностей (очень для него
характерно!). Он попросту умолчал о своем двухдневном визите в Англию и сказал,
что вернулся домой только первого августа – сразу же, как только узнал об
убийстве.
Ну а чем была вызвана ложь сестры Хопкинс? И так ли уж она
была невинна? Чем больше я размышлял, тем более странным мне казалось ее
поведение. Почему сестра Хопкинс сочла необходимым солгать по поводу отметины
на запястье? Что она хотела скрыть?
Я стал задавать себе вопросы. Кому принадлежал похищенный
морфин? Сестре Хопкинс. Кто мог ввести его старой миссис Уэлман? Сестра
Хопкинс. Но зачем тогда было привлекать внимание к его исчезновению? На это мог
быть лишь один ответ (разумеется, в случае вины Хопкинс!) – потому что ею уже
замышлялось другое убийство, убийство Мэри Джерард. Причем явно была уже
подыскана жертва, на которую можно было потом все свалить. И очень важно было
показать, что у этой будущей жертвы имелась возможность завладеть морфином.
