Чьи следы искать здесь – Альваро Репольеса, художника? Или Кристиана Платта, живо интересующегося искусством Бенина? Не успел Субисаррета подумать об этом, как в дверь осторожно постучали.
Жано.
– Вы не уехали? – удивился инспектор.
– Я собирался, – лицо бенинца осветилось виноватой улыбкой. – Но потом решил заглянуть в бар наверху. А когда спустился – увидел хозяина. Это хорошая новость.
– Он уже вернулся?
– Да. Раньше, чем предполагал. И готов поговорить с вами. Это еще одна хорошая новость.
– Есть и плохие?
– Нет. Бенинцы не любят плохих новостей.
Таонга (так звали хозяина) оказался невысоким щуплым мужчиной лет пятидесяти. При виде европейца, он склонил голову и приложил руки к груди, а потом что-то тихо сказал Жано.
– Хозяин спрашивает, понравился ли вам его отель? – перевел новый знакомый инспектора. – Он приложит все силы, чтобы вы чувствовали себя здесь хорошо.
– Передайте ему, что все в порядке.
– Может быть, есть какие-то пожелания?
– Мне бы хотелось побыстрее перейти к существу дела.
– Я понял, да.
После обмена интернациональными улыбками, в котором принял участие и Субисаррета, Жано положил на стойку фотографию, а Таонга углубился в ее изучение. В его лице ничего не изменилось: все та же застывшая улыбка и блаженно прикрытые глаза. В какой-то момент улыбка стала еще шире, и хозяин заговорил, переводя взгляд с Икера на Жано.
– Он знает этого человека, – сообщил Жано и добавил от себя. – Это можно считать хорошей новостью?
Лучшей с того момента, как самолет Икера приземлился в международном аэропорту Котону!
– Он снимал здесь номер больше года назад, может быть, около полутора лет назад, точнее Таонга сказать не может.
– Таонга так хорошо его запомнил?
– За это время в «Королеве ночи» останавливалось не слишком много европейцев, так что запомнить было нетрудно. Одна французская пара, один репортер, два англичанина, которые каждый день напивались в хлам и разбили телевизор. И вы.
– Меня интересует только этот человек.
– Он выглядел не совсем так, как на фотографии, вот что сказал Таонга.
– Что значит – «не совсем так»?
– Он покинул гостиницу живым, а не мертвым.
– Как долго он здесь прожил?
– Несколько дней. Три, может быть, четыре. Он всем остался доволен.
– Кто-нибудь навещал его?
– Вроде бы нет. И он не был похож на туриста.
– Не был похож на туриста?
– Он ничего не купил, – Жано снова о чем-то пошептался с хозяином и продолжил: – Таонга хорошо помнит французов – каждый день они возвращались груженые покупками. Англичане тоже приобрели несколько сувениров на соседнем рынке. Репортер расспрашивал его, где можно приобрести бронзовые изделия в подарок. А этот человек ничего не купил. Он уходил и приходил с пустыми руками.
– Он заказывал такси?
– Таонга не совсем уверен, но его всякий раз ждала машина. Она останавливалась напротив, у лавки. Да, вот еще что: он не всегда ночевал в номере.
– Таонга помнит даже это?
– Белые люди в его гостинице – большая редкость, – снова напомнил Жано. – Не удивительно, что к ним приковано внимание.
Как будто в подтверждение этих слов Таонга быстро закивал головой, а потом заговорил снова.
– Тот человек уехал внезапно. Он расплатился, оставил довольно щедрые чаевые, но забыл вернуть ключ от номера.
– Да-да, забыл, – машинально подтвердил Субисаррета.
– Это не такая большая потеря, как разбитый англичанами телевизор…
– Безусловно. А почему хозяин решил, что тот человек уехал внезапно?
– Он ушел из гостиницы утром, но вскоре вернулся. Он даже не поднимался в номер. Расплатился у стойки и снова ушел. Больше Таонга его не видел.
– А вещи?
– У него была только маленькая дорожная сумка, с которой он не расставался. Оттого Таонга и решил, что тот человек – не турист. Французы приезжали с двумя чемоданами, и им еще пришлось докупить третий. У англичан был один чемодан на двоих, но очень большой. У репортера – рюкзак и кожаный ящик для аппаратуры…
– Кофр, – подсказал Субисаррета.
– Кофр, да. А у того человека была только дорожная сумка. И он забыл в номере зубную щетку.
– Ну, щетка не такая ценная вещь. Он мог оставить ее намеренно, если спешил и не хотел тратить время…
Улыбчивый Таонга бросил еще пару реплик и уставился на Жано в ожидании перевода.
– И все же он нашел несколько минут, чтобы поблагодарить хозяина. И оставил не только чаевые, но и рисунок на память. Таонга был польщен. Еще и поэтому он так хорошо запомнил того человека. Из-за рисунка.
– И где теперь этот рисунок? – спросил Субисаррета.
– О, Таонга умеет быть благодарным! Его имя так и переводится – благодарный. Он повесил рисунок в номере. Том самом, где останавливался человек с фотографии. И который теперь занимаете вы.
Вот оно что! Субисаррета потрясен. Не тем, что рисунок оказался в номере, и даже не тем, что с номером он не прогадал (ключ был ниспослан ему именно для этого), а тем, что он не узнал руку Альваро. Прошел мимо очевидного. Всего-то и нужно было, что внимательно вглядеться в линии, – и истина открылась бы ему сразу же. Единственное, чего хочет Субисаррета: немедленно подняться в номер и разглядеть рисунок в подробностях.
– Таонга расстроен, – заявил Жано. – Ему жаль, что с тем человеком случилось несчастье. Но он надеется, что в местах, где находится сейчас его душа, царят гармония и мир.
– Я тоже на это надеюсь, – голос Субисарреты чуть дрогнул. – Очень надеюсь.
– Он был вашим другом?
Даже сейчас, в окружении незнакомых ему людей, инспектор не состоянии сказать правду. Его другом был смуглый Альваро, а не светловолосый Кристиан Платт. Совершил ли Альваро-Кристиан что-то такое, после чего падение в окровавленную пропасть на затылке было бы оправданным? Даже если так – что это меняет? Субисаррета всегда будет думать о нем как о малыше-Борлито с карандашом, заткнутым за ухо. Так – проще, но незнакомым людям знать о Борлито необязательно.
– Скажите Таонге, что он был хорошим человеком.
– Тогда его душа в безопасности.
Если бы Субисаррета мог разделить уверенность юного чернокожего детектива, ему стало бы намного легче. Но такой уверенности у него нет, – и не только потому, что рана на затылке Альваро-Кристиана видится ему разверзшейся адовой пропастью. На теле Альваро-Кристиана стояло клеймо, способное напугать и обездвижить любого. Где гарантии, что то же клеймо не перекочевало на его душу? Все это время мертвый Альваро пытался докричаться до него, оставлял следы, подобно сказочному мальчику-с-пальчику, – хлебные крошки следов. Субисаррете оставалось только собирать их, забрасывая себе в рот. Они царапают горло. Копятся и копятся, превращаясь в вязкую массу, и ничего путного вылепить из этой массы не получается.
