– Шеф?
– Да, – никогда еще Икер не радовался норной собаке так сильно.
– К вам не пробиться.
– У меня кончились деньги.
– Я так и понял, да. Положил вам немного. Вы прочли мое письмо? Второе, я отправил его час назад.
– Я и первое не успел прочесть. Никак не доберусь до Интернета.
– Вам нужно возвращаться побыстрее с курортов Африки, вот что я вам скажу.
– Я еще не закончил дела здесь.
– А ускорить никак невозможно? Дело в том, что мы нашли Виктора.
Хоть одна обнадеживающая новость за бесконечно длинный день!
– Отлично. Он уже дал показания?
– Э-э… Боюсь, что показаний мы от него не дождемся. Он мертв.
– Что?
– Мертв. Всплыл несколько часов назад, в акватории Пасахеса, неподалеку от яхт-клуба. Я только что оттуда.
– Убийство?
– Видимых повреждений нет, скорее всего, – самоубийство. Но самое интересное не это. В заднем кармане штанов Варади обнаружился кошелек. Ничего особенного – немного мелочи, пара купюр и квитанция. Из камеры хранения на станции Эуско. Она хорошо сохранилась, потому что была заткнута за плексигласовый карман. Я съездил на станцию и выпотрошил ячейку.
– И?
В трубке послышалось сопение: как будто Микель искал формулировку подоходчивее. И наконец, нашел.
– Он ненормальный, шеф. Этот Виктор – конченый придурок.
– Камера хранения навела тебя на эти мысли?
– Она!
– И что же там лежало?
– Дурацкие комиксы его производства, целых три тетради. В двух – ничего особенного, а в третьей я нашел Кристиана Платта. Изображения Кристиана Платта, он там главный злодей. Есть еще главный герой, похожий на самого придурка. И дамочка-блондинка, которую герой спасает от злодея. Но сама история начинается за здравие, а кончается за упокой. На последних пяти страницах нет ни одного рисунка, зато есть куча слов. Вернее, одно слово, которое все время повторяется.
– И что же это за слово?
– Убить.
– Как?
– «Убить-убить-убить», так будет точнее. Я думаю, что у бедняги произошел перекос в мозгах, и он действительно вообразил себя героем комикса. Которому нужно убрать злодея. Что он, собственно, и сделал. Вы ведь с самого начала склонялись к этой версии? Вот она и подтвердилась. К тому же выяснились нюансы. Кристиана Платта убил сумасшедший портье, и, чем бы там ни занимался этот самый Кристиан, какие бы аферы ни прокручивал, непосредственно к самому убийству это не относится.
– Даже если предположить, что ты прав… И этот человек пал жертвой сумасшедшего… Зачем сумасшедшему нужно было кончать с собой? А до этого что-то оставлять в камере хранения на вокзале. Там были только альбомы?
– Там был пакет. Альбомы, несколько фотографий самого Виктора, наподобие тех, что мы видели у него в квартире. Несколько фотографий какой-то актрисы…
– Риты Хейворт?
– Э-э… Точно, Хейворт. И мяч.
– Какой мяч?
– Не футбольный, конечно. Похож на теннисный, но не теннисный. Из красной кожи, с белой прошивкой. Надеюсь, специалисты в самое ближайшее время скажут, что это за мяч. Вы слушаете меня, шеф?
– Да.
Вот и не верь после этого в интуицию восьмилетних ангелов! Лали первая заявила о том, что Виктор Варади мертв, – задолго до звонка Микеля. Ей достаточно было положить руку на фигурку из дерева, чтобы понять: портье нет в живых. Напрасно Субисаррета не поверил ей сразу, но как было поверить таким сведениям, основанным то ли на магии, то ли на оккультизме?
Прижав телефон подбородком, инспектор стал ползать по полу, перемещаясь от одной фигурки к другой. Впрочем, его интересовал только охотник со щитом и копьем, – деревянная реинкарнация Виктора Варади. В конечном итоге охотник нашелся, но был таким же нейтрально-теплым, как и все остальные фигурки из дерева. Удивленный таким поворотом дела, Икер перещупал каждую: и бронза, и камень, и дерево полностью соответствовали своим характеристикам. Ни одна вещь не была теплее, чем ей положено, ни одна – холоднее. Выходит, первопричиной послужила уверенность Лали в том, что кто-то жив, а кто-то мертв, и эта уверенность передалась статуэткам. Выходит… Лали властна не только над человеческими эмоциями, но и над бессловесным природным материалом.
На секунду Икеру стало страшно. Хорошо еще, что норная собака болтается на той стороне телефонного поводка, но так будет продолжаться не вечно. И тогда… Что тогда?
– Вы слышите меня?
– Да.
– С вами все в порядке, шеф?
– На чем мы остановились?
– На придурке Варади.
– Не думаю, что ты прав, Микель, – слова давались Субисаррете с трудом. – Если он собирался покончить с собой, то не стал бы отвозить пакет в камеру хранения. Это нелогично.
– Он же не в себе, – вяло парировал Микель. – Какая может быть логика у сумасшедшего? И Иерай Арзак… Наш судмедэксперт утверждает, что это самоубийство. Никаких следов насилия. Что скажете?
– В чем смысл такого самоубийства, Микель?
– Откуда же мне знать? Возможно, в какой-то момент его настигло просветление и он понял, что совершил ужасную вещь. Вот и не справился с содеянным. Все, с кем я общался, характеризовали его как человека тихого и мягкого, очень замкнутого и стеснительного. Вы и сами говорили…
– Все это – слишком хлипкая конструкция… Слишком.
– Приезжайте и подправьте ее… Шеф? Шеф!
Дурацкие помехи. Они начались несколько секунд назад, треск становился все сильнее, и Икеру пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным:
– Он не оставил предсмертной записки?
– Нет. Когда вы вернетесь?
Икеру только кажется или красные крикетные мячи на полу неожиданно пришли в движение? Они слегка покачиваются, как будто кто-то невидимый трогает их рукой. Или… мягкой кошачьей лапой. Версия с самоубийством Виктора Варади хороша для полицейского управления Сан-Себастьяна, она избавляет его от лишней головной боли, но что делать Субисаррете? Мяч в ячейке камеры хранения – инородное тело. Такое же инородное, как блокнот Альваро и ключ в рассохшемся боксе гостиницы в Ируне. Если бы не мяч, Икер поверил бы в самоубийство Виктора, заставил бы себя поверить, чтобы не копать глубже. Все находки, совершенные в Сан-Себастьяне, были запоздалым приветом от Альваро.
Но что есть мяч для крикета в ячейке камеры хранения? От кого пришло сообщение на этот раз?
– Вы пропадаете, шеф…
– Я здесь, Микель. Вот что… Если я не вернусь в ближайшее время… – треск в трубке невыносим. – Если я не вернусь…
– Я не слышу, говорите громче!
