А в глазах его русской подруги?
Именно этот факт напрягает больше всего.
А еще то, что инспектор никак не может обнаружить на стоянке своего собственного «сеата». А ведь он хорошо помнит, что поставил машину рядом с большим американским грузовиком с красной кабиной. Грузовик стоит и сейчас, а вот «сеат» куда-то испарился. Его место заняло какое-то ретронедоразумение с откидным верхом. Вот черт, это же и есть…
«форд-Thunderbird»!
Машина Виктора Варади, единственная в своем роде. Колымага, развалюха, – каких еще эпитетов удостаивался «Thunderbird»? Какими бы они ни были – отсюда, с высоты четвертого этажа, «форд» смотрится неплохо. Вытянутый сигарообразный корпус являет собой образец элегантности: будь он поновее, в нем не стыдно было бы прокатить даже красотку с фотографии.
Но «форд» совсем не нов, да и выглядит тускловато. Аингеру утверждал, что «форд» – красного цвета, но он не красный. А… какой?
Темный. Просто темный. Все в этом «форде» представляет собой симбиоз темных и светлых тонов, как если бы Субисаррета смотрел старое черно-белое кино.
Но Субисаррета не любит черно-белое кино, цвет – куда приятнее. Взять к примеру агрессивную морду американского грузовика…
Вот черт.
Еще несколько секунд назад она была ярко-красной, но теперь цвет ушел и из нее. То же произошло со всеми остальными машинами, с отелем, с самим ландшафтом. Когда Субисаррета поднимался сюда, было позднее, наполненное солнцем утро. Теперь же определить в точности, какое время суток на дворе, – невозможно.
Черно-белое, вот какое.
Дьявольщина.
Икер потер глаза, затем несколько раз надавил пальцами на глазные яблоки и снова уставился в окно: картинка не изменилась. Та же монохромная срань с «фордом» в эпицентре. Наверное, все дело в грязных оконных стеклах. Свет преломляется в них как-то по-особенному, вот и возникает эффект черно-белого кино.
Так Икер и будет думать. Во всяком случае – пока.
Инспектор вынул из кармана пиджака мобильник и набрал Микеля. Гудки пошли не сразу, им предшествовало легкое потрескивание, а сам голос Микеля прозвучал как из бочки. Как если бы он находился за тысячи километров, где-нибудь в Бенине.
– Шеф?
– Нет, папа римский, – проворчал Субисаррета. – Вот что. Ты должен приехать в Ирун.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– А Бенин?
– Бенином займешься позже.
– И что мне делать в Ируне?
– Найдешь пустырь в цыганском квартале, – там сейчас стоянка дальнобойщиков и мотель, он называется D.O.A.
– Как?
– Доа.
– Что-то я не припомню в Ируне цыганского квартала… – голос Микеля прерывается помехами и звучит все тише, перемещаясь из Бенина прямиком в Камбоджу. – Но если вы утверждаете…
– Я как раз здесь нахожусь. Но тебе нужна стоянка дальнобойщиков.
– И что мне может там понадобиться?
– Найдешь старый «форд-Thunderbird» с откидным верхом. Номерной знак ноль восемь восемьдесят VPJ. Записал?
– Запомнил.
– Осмотришь его, ну и вообще… Понаблюдаешь за окрестностями.
– Мне дождаться вас?
– Да. Через сколько ты можешь быть в Ируне?
– Если не будет пробок на выезде…
– Пробок сейчас нет.
– Тогда через полчаса.
– Отлично. И поторопись.
– Уже стартую, шеф.
На кого-кого, а на норную собаку Микеля можно положиться. Ему все еще нравятся игры во всемогущих полицейских; звезд с неба он не хватает, и с воображением у него туго, но Икеру как раз и нужен сейчас простодушный, ничем не замутненный взгляд со стороны. Под этим взглядом «форд» (как надеется Субисаррета) снова станет обычным автомобилем, а не машиной времени, переносящей в старый кинотеатр, где идут черно-белые фильмы.
Дались же ему эти черно-белые фильмы!
Красотка с фотографии на холодильнике кажется выписанной прямиком оттуда, то же можно сказать о виде из окна: за то время, что инспектор разговаривал с Микелем, ничего не изменилось, напротив: сумерки сгущаются. Грузовики на стоянке едва видны, зато название мотельчика, прохладно сияющее неоном, так и лезет в глаза.
D.O.A. – что же все-таки это означает?
Нужно перестать пялиться в окно. И переключиться, наконец, на крысиную нору.
Старый диван с неубранной постелью не первой свежести. Письменный стол справа от него, кресло, заваленное тряпьем, – слева, оно занимает промежуточное положение между диваном и окном. Над креслом висят на гвоздях несколько вешалок с одеждой: рубашки светлых тонов и темный старомодный костюм (под стать шляпе, которая красуется теперь на голове Икера). Гардероб Виктора Варади выглядит убого, что совсем неудивительно: все деньги он откладывает на учебу. И еще – на книги, ими забиты грубо сколоченные полки.
Красотку с фотографии зовут Рита Хейворт.
Субисаррета никогда бы не узнал этого, если бы не наткнулся взглядом на плакат, висящий над диваном, он в точности повторяет снимок.
«GILDA» —
написано на плакате, очевидно, так назывался фильм с участием Риты Хейворт. «Rita has never been sexier»
[12]
, утверждает ремарка под названием.
Все может быть.
То, что не вызывает никаких сомнений: Рита Хейворт (киношная Гилда, или Джильда, или как там ее?) – главная женщина в жизни Виктора Варади. Десятки Рит (и когда они только успели выползти из темноты?) окружают инспектора: они заткнуты за стекла книжных полок, оккупировали письменный стол. Целый веер открыток с Ритами прикноплен к стене у изголовья кровати. Лицо Риты – последнее, что видит Виктор, прежде чем заснуть. Лицо Риты – первое, что видит Виктор, просыпаясь.
Может быть, кинодива из сороковых – и есть главная странность портье? Она, а не мармеладки?
Она и есть мармеладка.
Но за один раз проглотить такую не получится, и десяти попыток будет недостаточно, и ста. Женщины, подобные Рите, – сущее несчастье для мужчин. Женщины, подобные Рите, докуривают мужчин до фильтра, а потом выбрасывают, не особенно заботясь, попал окурок в урну или нет. Они допивают мужчин до дна, а потом разбивают бокал. И, не дав себе передышки, тянутся за следующим.
Стол Виктора завален книгами и тяжелыми фотоальбомами, два пластиковых стаканчика полны разноцветных фломастеров, тут же лежит старый фотоаппарат «Zeiss Ikon Ikonta» с выдвижным объективом на кожаной гармошке. Нечто подобное Икер не раз видел на блошиных рынках, стоят такие аппараты намного дешевле, чем может показаться на первый взгляд: всего-то около полтинника. А если хорошенько поторговаться, уйдут за тридцать пять евро. Неизвестно, за сколько отхватил свой агрегат Виктор Варади, но выглядит он отлично. Как новенький – ни единого скола, ни единой потертости, хоть сейчас пускай в дело.
