– Значит, ты все-все запоминаешь?
– Конечно.
– А что было нарисовано на пижаме… Хлея?
– Олени, – Лали снова зажмуривается. – Колокольчики джингл-беллс. Еще рождественские шары с пингвинами внутри.
Из всего перечисленного Субисаррета помнит только оленей, девчонка обскакала его и здесь. Но разговор про пижаму он затеял с далеко идущими намерениями.
– Все верно. У тебя прекрасная память, как я посмотрю. А что вы делали вчера днем?
– Днем?
– До того как вернулись в гостиницу и ты увидела горничную возле номера Хлея.
– Мы ходили в Аквариум.
– Все вместе?
– Да.
– Тебе понравилось в Аквариуме?
– Очень. Там здорово!
– И Исмаэль был с вами?
– Да.
– Все время?
– Почти.
– «Почти» – это как?
– Он отлучался только тогда, когда ходил за мороженым.
– И все?
– Он ходил за мороженым, а так все время был с нами, – продолжает настаивать девчонка.
– Но в гостиницу вы вернулись одни, правильно? Я сам видел, что он пришел позже вас.
– Ну и что? Иса может делать что хочет.
Опять эта универсальная формулировка!
– Я не спорю, детка. Я ничего не имею против того, что Иса может распоряжаться своим временем, как ему заблагорассудится. Может быть, ты запомнила, который был час, когда вы расстались? Если уж у тебя такая хорошая память?
– Нет.
– Не быть тебе самым главным полицейским инспектором во всей вселенной, – Субисаррета так и не смог понять, действительно ли ангел не обратил внимания на время или интуитивно решил что-то скрыть. – Ну да ладно, это шутка… А теперь скажи, зачем ты забралась в номер потом?
– Потом?
– Когда все ушли и там уже висели желтые ленты.
– Я искала кошку, ты ведь знаешь.
– Я знаю, что кошки в номере не было. Ты соврала.
Глаза Лали снова темнеют, теперь еще сильнее, чем в предыдущий раз, они почти черные. И снова Субисаррету охватывает паника в предчувствии насекомого шуршания и звериного рыка. Как часто она прибегает к таким звуковым эффектам, как длинен список пострадавших от них?..
– У тебя кровь, – неожиданно сообщает Лали.
– Кровь?
– Кровь в ухе.
– Ты меня разыгрываешь, что ли?
– Нет.
Инспектор непроизвольно прикасается к мочке правого уха и ощущает что-то липкое под пальцами. Так и есть – кровь, или, скорее, сукровица; почти такая же темная, как и пятна на форменной рубашке Виктора Варади. Только выглядит посвежее. Ничего сверхъестественного в самой крови нет, тем более что в силу профессии Субисаррета сталкивался с ней чаще, чем кто-либо другой. Но та кровь, с которой он имел дело, всегда имела внятное объяснение: это убийство. Или – это тяжкие телесные повреждения. В детстве кровь сопутствовала расквашенному носу, стесанной коленке, порезу бутылочным стеклом. Еще можно было порезаться ножом, куском жести, даже бумагой. Кошачьи царапины и укусы комаров тоже сопровождались выделением некоторого количества крови из организма. Вот только кровь никогда не выманишь из-под кожи просто так, для этого нужен повод: болезнь, неосторожное обращение с опасными предметами, несчастный случай. Никаких поводов Икер Субисаррета до сих пор не давал – у него все в порядке с давлением, он не поднимался из глубин Атлантики, не ковырял в ухе гвоздями, тогда откуда эта сукровица?
Что с ним не так?
Или не так с девчонкой? Это больше соответствует истине.
– Погоди! – Лали легко вскакивает с кресла, берет из пачки салфеток, лежащих на столе, одну и подходит к Икеру. – Я сейчас вытру.
– Я сам, – упирается Субисаррета.
– Не спорь.
Вместе с бумажным шорохом в ушную раковину инспектора проникают совсем другие звуки: что-то отдаленно напоминающее стук дождевых капель по листве. И дождь этот совсем не холодный, он не имеет ничего общего с осенней автостоянкой в Ируне.
Он – теплый.
В бормотание дождя вплетаются шорохи и потрескивания; далекие крики, похожие на птичьи. Но теперь крики не пугают Икера, да и во всей звуковой гамме чудится покой и умиротворение.
– Если бы я соврала, – шепчет ему на ухо девчонка, – ты бы никогда об этом не узнал.
– Все тайное становится явным. Рано или поздно.
– Если захочет. И если мои кошки не захотят, чтобы их видели – их и не увидят.
Покою и умиротворению Субисарреты разом приходит конец. Видеопленка с камеры, установленной в холле «Пунта Монпас», подтверждает сказанное девчонкой: ориенталы сидели рядом с Виктором, а он их даже не заметил. Поведение четвероногих ничуть не лучше, чем история с окном в квартире Виктора, во всяком случае, имеет под собой ту же зыбкую мистическую почву. И главная задача Субисарреты – не провалиться в нее, а постараться выбраться на более-менее твердый грунт.
Всему должно быть рациональное объяснение, и рано или поздно инспектор его получит.
– Забавный у тебя свитер, детка. А кто такая Мафальда?
– Одна смешная девочка, – ангел улыбается и тычет пальцем в рисованное лицо. – Я люблю истории про нее.
– И что это за истории?
– Они тоже смешные. У меня есть сто книжек про Мафальду.
– Целых сто?
– Ага. Мо покупает их мне. И Иса. Такие большие книжки с рисунками.
– Комиксы? – осеняет Субисаррету.
– Комиксы, да. Ты любишь комиксы?
– Ну, я не особенный фанат, но кое-что мне нравится. Например, приключения частного детектива Блексэда. Слыхала про такого?
– Нет. А частный детектив – это все равно что полицейский инспектор?
– Не совсем. Инспектор никогда не нарушает закон, а частный детектив может его и обойти. Если это нужно в интересах правосудия.
– И сделать то, что обычно не делает инспектор? То, что запрещено?
Субисаррета на секунду задумывается, а потом произносит:
– В некотором смысле – да.
– Тогда я была бы самым главным частным детективом во всей вселенной!
Интересный поворот в разговоре. Интересный еще и потому, что Субисаррета уверен: как раз здесь девчонка не лжет. Опекаемая не в меру любящими людьми, она и впрямь слишком многое себе позволяет. И уверена в собственной безнаказанности, и чувствует превосходство над всеми остальными. Кроме того, инспектора не покидает странное чувство, что Лали прикидывается. Выдает себя не за ту, кем является на самом деле. Сходные чувства он испытывал и при общении с горничной Лаурой, сейчас же все сложнее. Ангел ведет себя как и положено вести восьмилетней девочке, и разговоры у нее соответствующие, но иногда в них возникают второй и третий смыслы. Подтексты, которые может вложить в ту или иную реплику только взрослый человек.
