— Жалко его?
— Да. Это так часто случается: жениться не на той женщине,
именно это я имею в виду.
— Вы думаете, она ему не подходит?
— А разве вы так не думаете? У них ведь нет ничего общего.
— Но он, кажется, любит её, — возразил я. — Он так
внимателен к её просьбам!
— Еще бы! Она ведь хорошо следит за всем этим!
— Вы полагаете, она спекулирует своей болезнью? — с
сомнением спросил я.
— Вряд ли её можно изменить, — рассмеялась сиделка Кравен. —
Что её милость ни пожелает, всё так и делается. Женщины такого типа хитры, как
стая обезьян. Если кто-то возражает им, они либо ложатся в постель, закрывают
глаза и притворяются больными, либо закатывают сцены, но миссис Фрэнклин,
конечно, из числа первых. Не спит всю ночь, а потом утром такая бледная, такая
измождённая.
— Но разве она не инвалид? — спросил я с удивлением.
Кравен бросила на меня довольно странный взгляд и сухо
ответила:
— О да, конечно, — и затем резко переменила тему разговора.
Она спросила меня, правда ли, что я был здесь много лет тому
назад, во время первой мировой войны.
— Да, это так.
— Здесь произошло убийство, не так ли? — тихим голосом
спросила она. — Мне рассказала об этом одна из служанок. Убили старую даму?
— Да.
— И вы были здесь в те дни?
— Да.
Она слегка вздрогнула и заметила:
— Это всё объясняет, не правда ли?
— Что объясняет?
Она быстро посмотрела по сторонам.
— Атмосферу этого места. Разве вы не чувствуете? Что-то не
так, вот, что я хочу сказать.
Я на какое-то мгновенье задумался. Может быть, она права?
Может сам факт насильственной смерти, умышленное зло, совершенное в
определённом месте, оставляет такой сильный отпечаток, что он ощущается там
спустя многие годы? Неужели некоторые люди это чувствуют? Неужели Стайлз до сих
пор носит следы события, происшедшего много лет тому назад? Здесь, в этих
стенах, среди этих садов, зародились мысли об убийстве, и наконец нашли свое
воплощение в финальном акте трагедии. Неужели такие мысли всё ещё парят в воздухе?
Сиделка Кравен резким замечанием прервала мои размышления.
— Я служила в одном доме, где однажды произошло убийство.
Никогда не забуду этого. Да этого и нельзя забыть. Один из моих пациентов. Мне
пришлось давать показания. Чувствовать себя под подозрением ужасно неприятно
для девушки!
— Должно быть. Я сам знаю…
Я не закончил, так как из-за угла показался Бойд Каррингтон.
Как обычно, его огромная жизнерадостность, казалось,
отметала прочь все тревоги. Он был такой большой, такой разумный, такой
приятный!
— Доброе утро, Гастингс. Доброе утро, сестра. Где миссис
Фрэнклин?
— Доброе утро, сэр Уильям. Она в саду под буковым деревом,
около лаборатории.
— А Фрэнклин, наверное, в лаборатории?
— Да, сэр Уильям. С мисс Гастингс.
— Бедная девочка! Подумать только! В такое утро сидеть
взаперти и заниматься химией! На вашем месте, Гастингс, я бы выразил
недовольство.
— О, мисс Гастингс вполне счастлива, — быстро заметила
Кравен. — Вам известно, что ей это нравится, а доктор, я уверена, не может
обойтись без неё.
— Бедняга, — промолвил Бойд Каррингтон. — Если бы у меня
была такая прелестная помощница как Джудит, я бы всё время смотрел на неё, а не
на морских свинок. Ведь так?
Такая шутка не понравилась бы Джудит, но она была в духе
сиделки Кравен, которая весело рассмеялась.
— О, сэр Уильям, — воскликнула она. — Вам не стоит говорить
таких вещей. Я уверена, все знают, что бы сделали вы. Но бедный доктор Фрэнклин
такой серьёзный и так погружен в свою работу!
— Да, — весело заметил Каррингтон, — его жена, кажется,
заняла удобную позицию для наблюдения за мужем. Думаю, она его ревнует.
— Вам слишком многое известно, сэр Уильям! Сиделка Кравен
была восхищена этими шутками, поэтому с явной неохотой она заметила:
— Боюсь, мне нужно идти и приготовить молоко для миссис
Фрэнклин.
Она медленно пошла прочь, а Бойд Каррингтон смотрел ей
вслед.
— Симпатичная девушка, — заметил он. — Прекрасные волосы и
губы. Должно быть ужасно скучно всё время ухаживать за больными. Такие девушки
заслуживают лучшей участи.
— О да, — сказал я. — Думаю, когда-нибудь она выйдет замуж.
— Да, конечно.
Каррингтон вздохнул, мне пришла в голову мысль, что он
думает о своей умершей жене. Затем он сказал:
— Не хотите ли поехать со мной в Нэттон и осмотреть
поместье?
— Да, пожалуй. Только вначале я должен узнать, не нужен ли я
Пуаро.
Я нашел Пуаро на веранде — совершенно закутанного. Он был не
против моей поездки.
— Конечно, поезжайте, Гастингс, поезжайте. Думаю, это
хорошее поместье. Вам стоит на него взглянуть.
— Мне хочется поехать, но не хочется оставлять вас.
— Мой преданный друг! Нет, нет, поезжайте с сэром Уильямом.
Приятный мужчина, не правда ли?
— Первоклассный, — ответил я с энтузиазмом. О, да, —
улыбнулся Пуаро. — Я всегда думал, что он в вашем вкусе.
3
Я получил огромное наслаждение от поездки. Не только от
прекрасной погоды — был прелестный летний день, — но и от общества этого
человека.
Бойд Каррингтон обладал необыкновенной притягательной силой.
Большой жизненный опыт делал его приятным собеседником. Он рассказал мне о
днях, проведённых в Индии, вспомнил некоторые интересные эпизоды из жизни
племён Восточной Африки, и всё вместе это было так интересно, что я отвлёкся и
забыл о своих хлопотах относительно Джудит и о сильных тревогах, порождённых во
мне откровениями. Пуаро.
Мне нравилось также, как Бойд Каррингтон отзывался о моём
друге. Он питал к нему глубокое уважение — за его труд и характер. Хотя и
опечаленный нынешним состоянием здоровья Пуаро, Каррингтон, однако, не произнёс
слов сожаления. Казалось, он считал, что жизнь, прожитая Пуаро, была сама по
себе уже достаточным вознаграждением и что в своих воспоминаниях мой друг может
найти удовлетворение.
