— Верно, но вместе со своими вы уничтожили и отпечатки
пальцев Аллертона. Представим, что его нашли мёртвым. Что за этим последует?
Делают вскрытие и устанавливают, что он умер от смертельной дозы сламберила.
Возникает вопрос: случайность это или нет? Tiens
[21]
, отпечатков его пальцев на
бутылке нет. Почему? Случайность это или самоубийство? Но у него не было причин
стирать их. Затем вдруг устанавливают, что примерно половина оставшихся в
бутылке таблеток — это таблетки аспирина.
— Но таблетки аспирина есть почти у каждого, — едва слышно
пробормотал я.
— Да, но не у каждого есть дочь, которую Аллертон, говоря
языком мелодрамы, преследует с бесчестными намерениями. Накануне вы поссорились
с вашей дочерью именно по этому поводу. Два свидетеля — Бойд Каррингтон и
Нортон — могут не только подтвердить это, но и рассказать о вашей ненависти к
Аллертону. Нет, Гастингс, даром вам это бы не прошло. Всё внимание следствия
сосредоточилось бы на вас. Причем, от страха и ужаса вы дошли бы до такого
состояния, что следователь наверняка бы пришёл к выводу, что именно вы —
преступник. Более того, вполне возможно, что кто-нибудь видел ваши манипуляции
с таблетками.
— Не может этого быть. Вокруг никого не было.
— Окно в комнате Аллертона выходит на балкон. Там мог
кто-нибудь оказаться и подсматривать за вами. И потом, кто знает, может за вами
подсматривали в замочную скважину?
— Эти скважины не выходят у вас из головы, Пуаро. Люди
гораздо реже подсматривают в них, чем вам кажется.
Пуаро прикрыл глаза и заметил, что я всегда был слишком
доверчив.
— Должен сказать, что в этом доме происходят странные вещи с
ключами. Лично я люблю, чтобы дверь моей комнаты была заперта изнутри, даже
если мой верный Кёртисс находится в соседнем помещении. И вот представьте —
вскоре после моего приезда сюда, мой ключ бесследно исчез! Пришлось сделать
другой.
— Ну что же, — произнёс я с облегчением, продолжая думать о
своих проблемах. — Как бы то ни было, ничего плохого не произошло. Ужасно
думать, что кто-то может вынашивать планы преступления. Пуаро, — продолжал я,
понизив голос, — а вам не кажется, что всё это происходит потому.., потому что
когда-то здесь было совершено убийство. Вся атмосфера кажется зараженной…
— Вирусом убийства? Что ж, интересное предположение.
— У каждого дома своя атмосфера, а у этого плохое прошлое.
— Да, это так, — Пуаро кивнул. — Когда-то здесь жили
несколько человек, каждый из них жаждал чьей-то смерти. Да, это действительно
так.
— Мне кажется, нечто подобное происходит и сейчас. Скажите
мне, Пуаро, что я должен делать — я имею в виду Джудит и Аллертона? С этим надо
что-то делать. Как вы думаете, что мне лучше всего предпринять?
— Ничего, — с чувством произнес Пуаро.
— Да, но…
— Поверьте мне, будет лучше, если вы не будете вмешиваться.
— Если бы мне пришлось взяться за Аллертона…
— А что вы можете сказать или сделать? Джудит — двадцать
один год, она сама себе хозяйка.
— Но я чувствую, что смогу…
— Нет, Гастингс, — прервал меня Пуаро. — Не думайте, что вы
настолько умны и хитры, что можете повлиять на кого-нибудь из них двоих.
Аллертон привык иметь дело со взбешёнными и бессильными отцами. Это, наверняка,
доставляет ему огромное удовольствие. Джудит тоже не просто запугать. Я бы
посоветовал вам, если вообще следует советовать, ничего не предпринимать. На
вашем месте я доверился бы вашей дочери. Я в недоумении уставился на него.
— Джудит, — сказал Эркюль Пуаро, — слеплена из прекрасного
теста. Я восхищаюсь ею.
— Я тоже люблю её, — неуверенно произнёс я, — но боюсь за
неё.
Пуаро несколько раз энергично кивнул головой.
— Мне тоже за нее страшно, — сказал он, — но совершенно по
другой причине. Я ужасно боюсь, потому что совершенно беспомощен. А дни идут.
Опасность, Гастингс, очень близка.
2
Я не хуже Пуаро знал, что опасность крайне близка. Я знал
это даже лучше, так как многое слышал предыдущим вечером.
Спускаясь к завтраку, я вспомнил слова Пуаро: «На вашем
месте я бы доверился ей».
Мысль эта возникла неожиданно и успокоила меня.
Вскоре стало очевидно, что Пуаро был прав, так как Джудит
явно не собиралась в тот день ехать в Лондон.
Вместо этого, после завтрака, как обычно, она вместе с
Фрэнклином отправилась в лабораторию. Было видно, что им предстоит тяжёлый
трудовой день.
Чувство раскаяния охватило меня. Как я сходил с ума, в каком
отчаянии был ночью! Я был абсолютно уверен, что Джудит уступит Аллертону.
Только сейчас я понял, что ни разу не слышал согласия с её стороны. Нет, она
была слишком умна, честна и чиста, чтобы так быстро уступить. Она явно
отказалась от встречи.
Вскоре я узнал, что Аллертон позавтракал ещё рано утром и
укатил в Ипсвич. Следовательно, он придерживался своего плана и, должно быть,
полагал, что Джудит всё равно приедет в Лондон.
«Представляю, как он будет поражен!», — мрачно подумал я.
Ко мне подошёл Бойд Каррингтон и угрюмо сказал, что сегодня
утром я выгляжу очень жизнерадостным.
— Просто я получил хорошие известия, — ответил я.
Бойд Каррингтон заметил, что у него, напротив, всё очень
плохо, что только что у неги был утомительный телефонный разговор с
архитектором по поводу трудностей в строительстве, вызванных возражениями со
стороны местной администрации, что он получил несколько тревожных писем, что до
сих пор терзается мыслью, что именно из-за него миссис Фрэнклин так сильно переутомилась
накануне.
А миссис Фрэнклин, в свою очередь, начала очередной раунд
жалоб на болезни и настроение. Она, как сказала сиделка Кравен, стала
совершенно невыносимой.
С самого утра миссис Фрэнклин постоянно требовала то
нюхательную соль, то грелку, то разные кушанья и напитки. То у неё
разыгрывалась мигрень, то она чувствовала боли в сердце, в ногах, то её бил
озноб, то бог знает что. Она не разрешала сиделке покидать комнату. Бедной
Кравен пришлось отказаться от обещанного ей выходного дня.
Должен, однако, заметить, что никого не взволновали жалобы
миссис Фрэнклин. Мы сочли её состояние обычным проявлением мнительности.
Равнодушно отнеслись к ним и сиделка Кравен, и доктор
Фрэнклин. Он терпеливо выслушал жалобы жены, предложил вызвать местного врача
(что она резко отклонила), дал ей какие-то успокоительные капли, долго — долго,
как только мог, утешал её, а затем вновь вернулся к своей работе.
