Мне следовало бы убить его совершенно открыто —
инсценировать своего рода случайность при обращении с пистолетом.
Я бы изобразил испуг, сожаление, отчаяние. Все бы говорили:
«Старый индюк не знал, что пистолет заряжен… Се pauvro vieux
[31]
».
Я не стал делать этого и объясню почему. Потому, Гастингс,
что я люблю азарт.
Mais oui, азарт! Я всегда всё делал с таким азартом, что,
если бы сделал иначе, вы бы мне не поверили.
У вас были все возможности докопаться до истины. Если вы не
верите мне, давайте рассмотрим все факты.
Во — первых, ключи.
С моих слов вы знаете, что Нортон прибыл в Стайлз после
меня. Вы также знаете, что я сменил комнату после своего прибытия сюда. Вам
также говорили о том, что у меня исчезли ключи от комнаты, и я заказал другие.
Таким образом, если вы спросите себя: «Кто мог убить
Нортона? Кто мог застрелить его и оставить в закрытой изнутри комнате с ключом
в кармане?» — ответ будет: «Эркюль Пуаро, поскольку у него есть дубликат ключа
от одной из комнат».
Во — вторых, человек, которого вы видели в коридоре.
Я спросил вас, уверены ли вы в том, что этот человек —
Нортон? Вы были удивлены. Вы заявили, неужели я хочу сказать, что это был не
Нортон. Я ответил, что не собираюсь доказывать обратного. (Вполне естественно,
поскольку я приложил немало усилий, чтобы навести вас на мысль, что это был
именно Нортон.) Затем я спросил о росте. «Все мужчины в доме, — сказал я, —
намного выше Нортона». Но был человек ниже Нортона — Эркюль Пуаро. Сравнительно
легко с помощью толстой подошвы или высоких каблуков увеличить рост.
У вас создалось впечатление, что я — беспомощный инвалид. Но
почему? Только потому, что я сказал это. «Поговорите с моим слугой» — таков был
мой последний указатель вам.
Отелло и Клути Джон должны были подвести вас к мысли о том,
что Икс — это Нортон.
Затем, кто мог убить Нортона?
Только Эркюль Пуаро.
Если бы вы только додумались до этого, всё стало бы на свои
места — всё, что я говорил и делал, моя необъяснимая скрытность, свидетельства
от доктора в Египте, от моего доктора в Лондоне, что я был в состоянии ходить;
свидетельство Джорджа, что у меня был парик, факт, который я не смог бы скрыть
и который вы должны были заметить, — я хромаю сильнее Нортона.
И, наконец, выстрел из пистолета — моя единственная ошибка.
Я знаю, мне следовало выстрелить ему в висок, чтобы навести на мысль о
самоубийстве. Но, нет, я выстрелил ему прямо в лоб…
О, Гастингс, Гастингс! Всё это должно было открыть вам
глаза.
Но, возможно, в конце концов, вы догадывались? Возможно,
когда вы читаете эти строчки, вам уже всё известно.
Я, однако, так не думаю…
Нет, вы слишком доверяете людям.., вы слишком хороший
человек…
Что вам ещё сказать? Мне кажется, впоследствии вы узнаете,
что Фрэнклин и Джудит знали правду, хотя не говорили вам ни слова. Они будут
счастливы, эти двое. Они не будут богаты, бесчисленные тропические насекомые
будут кусать их, странные болезни будут терзать их, но у всех у нас свои
представления об идеальной жизни, разве не так?
И вы, мой бедный одинокий Гастингс? О, моё сердце сжимается,
когда я думаю о вас, дорогой друг. Последуете ли вы, наконец, совету своего
старого Пуаро?
После того, как вы прочитаете это письмо, садитесь на поезд,
в машину или в автобус, поезжайте и разыщите Элизабет Коул — она же Элизабет
Литчфилд. Дайте ей прочитать эти записи или расскажите, что в них. Скажите ей,
что вы, возможно, поступили бы также как и её сестра Маргарэт, только у
Маргарэт Литчфилд не было под рукой бдительного Пуаро. Избавьте её от кошмара.
Покажите ей, что её отец был убит не своей дочерью, а добрым, симпатичным
другом семьи, «честнейшим Яго», — Стивеном Нортоном.
Несправедливо, мой друг, чтобы женщина, подобная ей — всё
ещё молодая и все ещё привлекательная — отказывалась от жизни, так как
полагает, что на её семье лежит пятно. Нет, несправедливо. Скажите ей это, мой
друг, вы, который всё ещё нравитесь женщинам…
Eh bien, мне больше нечего сказать. Я не знаю, Гастингс,
правильно ли я поступил или нет. Нет, не знаю. Я не думаю, чтобы человек имел
право сам вершить суд…
Но, с другой стороны, я — этот суд. Ещё будучи молодым
человеком, находясь на службе в бельгийской полиции, я застрелил отчаянного преступника,
который сидел на крыше дома и стрелял в людей, проходивших внизу. В случае
необходимости закон разрешает это.
Лишив жизни Нортона, я спас другие жизни — жизни невинных
людей, но до сих пор я не знаю… И возможно к лучшему, что я не знаю. Я был всегда
так уверен, слишком уверен…
Но теперь я как маленький ребёнок говорю: «Я не знаю…»
Прощайте, cher ami. Я убрал ампулы от сердечных приступов,
которые лежали около моей постели. Я хочу отдать себя в руки bon Dieu
[32]
.
Пускай быстрее свершится его суд!
Мы больше не будем вместе охотиться, мой друг. Здесь была
наша первая охота и наша последняя…
Мы провели вместе прекрасные дни.
Да, это были прекрасные дни».
Я закончил чтение.., и всё ещё не мог поверить.., но Пуаро
прав. Я должен был знать. Я должен был понять, когда увидел отверстие от пули
прямо посередине лба.
Странно, только что вспомнил я, ведь эта мысль о пуле
зародилась у меня в то утро.
След на лбу Нортона — как Каинова печать…
