И вновь Томми ощутил противный холодок неуверенности. Да
разве можно так натурально притворяться? Неужели его снова одурачили?
Джентльмен, сидевший во главе стола (в очках, со светлой бородкой), выглядел на
редкость респектабельным и добропорядочным.
В эту ночь Томми мучила бессонница. Утром неутомимый Альберт
заключил соглашение с рассыльным зеленщика и, временно заняв его место, втерся
в доверие к кухарке из Астли-Прайерс. Когда он вернулся, то уже ни капли не
сомневался, что она «тоже из этой шайки», однако Томми не слишком доверял его
чересчур пылкому воображению. Никаких фактов Томми так от него и не добился, в
ответ на его расспросы Альберт твердил, что «она какая-то не такая». И что это
было видно с первого взгляда.
На следующий день, вновь подменив рассыльного (к великой
выгоде последнего), Альберт наконец принес обнадеживающие сведения. В доме
действительно гостит молодая француженка. Томми отбросил все сомнения. Его
догадки подтверждались. Но времени почти не оставалось. Было уже двадцать
седьмое. Двое суток в его распоряжении до двадцать девятого – до «Профсоюзного
дня», о котором уже ходило столько разных слухов. Тон газет становился все
более возбужденным. Намеки на готовящийся профсоюзами переворот делались все
смелее. Правительство отмалчивалось. Оно знало все и было готово к роковому
дню. По слухам, между профсоюзными руководителями не было согласия. Наиболее
дальновидные из них понимали, что их планы могут нанести смертельный удар по
той Англии, которую они в глубине души любили. Их пугали голод и тяготы –
неизбежные спутники всеобщей забастовки, и они были бы рады пойти навстречу
правительству, свернуть с опасной дороги. Однако за их спиной работали тайные
силы, они регулярно напоминали рабочим о былых несправедливостях, они разжигали
страсти, они призывали к радикальным мерам.
Томми полагал, что благодаря мистеру Картеру он теперь верно
оценивает ситуацию. Если роковой документ окажется в руках мистера Брауна,
общественное мнение наверняка переметнется на сторону профсоюзных экстремистов
и революционеров. Пока же шансы были примерно равными. Конечно, правительство
может прибегнуть к помощи армии и полиции, тогда оно наверняка победит – но
какой ценой! Томми лелеял надежду на другой, почти невероятный исход: движение
экстремистов само собой сойдет на нет, как только будет схвачен и арестован
мистер Браун. Так думал Томми. Ведь оно существовало исключительно благодаря
воле его неуловимого главаря. Без него они сразу растеряются, начнется паника,
и многие честные люди одумаются и в последний момент все-таки пойдут на
примирение.
«Театр одного актера, – думал Томми. – Надо поскорей его
изловить».
В какой-то мере именно это честолюбивое желание заставило
его попросить мистера Картера не вскрывать запечатанный конверт. К тому же ему
не давал покоя таинственный, никому не дающийся в руки договор. Порой Томми
испытывал ужас перед своей непомерной дерзостью. И он еще смеет надеяться на
то, что сделал великое открытие – коего не сумели сделать люди куда умнее и
опытнее его. Но, невзирая на сомнения, он не отступал от своего плана. Вечером
они с Альбертом вновь забрались в знакомый сад. На сей раз Томми собирался
как-нибудь проникнуть в дом. Когда они прокрались к нему почти вплотную, Томми
внезапно ахнул.
На третьем этаже кто-то стоял у освещенного окна, и на штору
ложилась тень. Этот силуэт Томми узнал бы где угодно! Таппенс! Он ухватил
Альберта за плечо.
– Стой здесь. Когда я запою, глаз не спускай с этого окна.
Сам он поспешно вернулся на дорожку и, очень натурально
пошатываясь, оглушительным басом завопил:
– «А я солдатик,
Я английский солдатик –
По моим башмакам это сразу видать…»
В госпитале граммофон без конца завывал эту песню. Наверняка
Таппенс ее узнает и поймет, что к чему. Томми был начисто лишен слуха, зато
глотку имел луженую. Так что шум он поднял оглушительный.
Вскоре корректнейший дворецкий величественно выплыл из
дверей в сопровождении корректнейшего лакея. Дворецкий попытался его урезонить.
Томми продолжал петь, ласково величая дворецкого «милым добрым толстопузиком».
Тогда дворецкий подхватил его под руку, с другой стороны подоспел лакей, вдвоем
они быстренько подвели Томми к воротам и аккуратно выставили вон. Дворецкий
пригрозил ему полицией – чтобы не вздумал вернуться. Все было проделано
великолепно – с безупречной естественностью и достоинством. Кто угодно поклялся
бы, что дворецкий – вполне настоящий и лакей – натуральней не бывает. Но только
фамилия дворецкого была Виттингтон.
Томми вернулся в гостиницу и начал ждать возвращения
Альберта. Наконец этот сообразительный юноша вошел в номер.
– Ну! – нетерпеливо крикнул Томми.
– Все в ажуре. Пока они тащили вас, окошко открылось и
оттуда что-то выбросили. – Он протянул Томми измятый листок. – Он был
прикреплен к пресс-папье.
На листке было нацарапано: «Завтра в то же время».
– Молодчага! – вскричал Томми. – Дело пошло.
– А я написал записку на листке, обернул камешек и зашвырнул
в окно, – с гордостью доложил Альберт.
Томми застонал.
– Твое усердие нас погубит, Альберт. Что хоть ты написал?
– Что мы живем в гостинице и чтобы она, если сможет удрать,
пошла туда и заквакала по-лягушачьи.
– Она сразу догадается, что это ты, – сказал Томми со
вздохом облегчения. – Воображение тебя подводит, Альберт. Ты хоть когда-нибудь
слышал, как квакают лягушки?
Альберт заметно приуныл.
– Выше нос! – сказал Томми. – Все обошлось. Дворецкий мой
старый друг, и бьюсь об заклад, что он меня узнал, хотя и не подал виду. Это не
входит в их расчеты. Вот почему у нас все шло так гладко. Отпугивать меня они
не хотят. Но и ковер мне под ноги стелить не собираются. Я пешка в их игре,
Альберт, только и всего. Но, видишь ли, если паук позволит мухе без труда
улизнуть, муха может заподозрить, что это неспроста. Молодой, но многообещающий
мистер Томас Бересфорд очень кстати в нужную для них минуту выполз на сцену. Но
в дальнейшем мистеру Томасу Бересфорду лучше держать ухо востро!
Томми лег спать в превосходном настроении, предварительно
разработав подробный план действий на следующий вечер. Он не сомневался, что
обитатели Астли-Прайерс пока не будут чинить ему препятствий. Ну, а чуть позже
Томми намеревался устроить им сюрприз.
Однако около двенадцати часов его спокойствие было нарушено
самым бесцеремонным образом. Ему сообщили, что кто-то спрашивает его в баре.
Это был дюжий извозчик, чуть не по уши забрызганный грязью.
– Ну, любезный, что вам надо? – спросил Томми.
– Может, это для вас, сэр? – Извозчик показал ему очень
грязный вчетверо сложенный листок, на котором было написано: «Передайте это
джентльмену, живущему в гостинице по соседству с Астли-Прайерс. Получите десять
шиллингов».
