Джейн умолкла, вся дрожа. Сэр Джеймс ласково ее подбодрил, и
через минуту она снова заговорила:
– Не знаю, сколько времени я была без сознания. Но когда
очнулась, то почувствовала страшную слабость и тошноту. Лежала я на грязной
постели, отгороженной ширмой от остальной комнаты. Из-за ширмы доносились
голоса. Один принадлежал миссис Вандемейер. Я прислушалась, но вначале смысл
слов до меня не доходил. Когда же я начала понимать, о чем они говорят, то меня
охватил такой ужас, что я чуть не закричала.
Договор они не нашли. Распороли пакет, обнаружили чистые
листки и совсем рассвирепели. Они гадали: я подменила их или Денверс с самого
начала был только приманкой, а подлинный договор переправили с кем-то другим.
Они говорили (Джейн закрыла глаза), что надо подвергнуть меня пыткам!
Впервые в жизни я поняла, что такое настоящий смертный
страх! Потом они зашли за ширму – поглядеть на меня. Я закрыла глаза и
притворилась, будто все еще без сознания. Как мне было страшно, что они услышат
стук моего сердца! Но они ушли. А я начала думать, думать… Что делать? Я знала,
что, если меня будут пытать, я долго не выдержу.
И тут мне внезапно пришла мысль о потере памяти. Амнезия.
Меня всегда интересовал этот феномен, и я прочла много специальных книг. Так
что примерно знала, как себя вести. Если мне удастся заморочить их, у меня
появятся шансы на спасение. Я помолилась, глубоко вздохнула, а потом открыла
глаза и принялась что-то бормотать по-французски!
Миссис Вандемейер примчалась сразу же. И на лице у нее была
такая злость… я до смерти перепугалась. Но заставила себя недоумевающе ей
улыбнуться и спросила по-французски, что со мной.
Как я поняла по ее лицу, это сбило ее с толку. Она позвала
мужчину, с которым разговаривала. Он встал у ширмы так, что его лицо оставалось
в тени, и заговорил со мной по-французски. Голос у него был самый обыкновенный
и тихий, но все равно его я, не знаю почему, испугалась куда больше, чем миссис
Вандемейер. У меня было ощущение, что он видит меня насквозь, но я продолжала
играть свою роль и снова спросила, где я, потом добавила, что мне необходимо
что-то вспомнить – совершенно необходимо! И только сейчас все куда-то пропало.
Я все больше и больше волновалась. Он спросил, как меня зовут, я ответила, что
не знаю, что я ничего, ничегошеньки не помню.
Вдруг он схватил меня за руку и начал ее выворачивать. Боль
была ужасная. Я закричала. Он крутил и крутил, а я кричала, кричала – но только
по-французски. Не знаю, сколько бы я так выдержала, но, к счастью, мне стало
дурно. Теряя сознание, я услышала, как он сказал: «Это не симуляция! Да и у
девчонки ее возраста просто не может быть необходимых специальных знаний».
Видно, он забыл, что американские девушки в этом смысле много старше своих
английских сверстниц и больше интересуются наукой.
Когда я пришла в себя, миссис Вандемейер просто источала
нежность и заботливость. Видимо, таковы были инструкции. Она заговорила со мной
по-французски, объяснила, что я перенесла тяжелый шок и была очень больна. Я
разыграла полубессознательное состояние и пожаловалась, что «доктор» очень
больно сжал мне запястье. Ее мои слова, казалось, обрадовали.
Потом она вышла из комнаты. На всякий случай я продолжала
лежать тихо, почти не шевелясь. Потом встала и обошла комнату. Я решила, что
такое поведение должно выглядеть естественным, если за мной и правда
подглядывают. Комната была убогой и грязной. Ни одного окна – мне это
показалось странным. Дверь, я полагаю, была заперта, но я не стала проверять.
На стенах висели пожелтелые гравюры, изображавшие сцены из «Фауста».
Таппенс и сэр Джеймс хором воскликнули «А-а!». Джейн
кивнула.
– Да. Это была та самая комната, где заперли мистера
Бересфорда. Естественно, тогда я не знала, что нахожусь в Лондоне, а тем более
– в Сохо. Меня мучительно грызла одна мысль… И я даже ахнула от облегчения,
когда увидела, что мой плащ небрежно брошен на спинку стула. И свернутый журнал
по-прежнему торчит из кармана!
Если бы я могла знать точно, что за мной не следят! Я
оглядела стены, но ничего подозрительного не увидела, и все-таки меня не
оставляло ощущение, что где-то в них скрыто отверстие. Тогда я вдруг
прислонилась к столу, закрыла лицо руками и с рыданием вскрикнула: «Mon Dieu!
Mon Dieu!» У меня очень острый слух, и я явственно расслышала шелест платья и
легкое поскрипывание. Мне этого было достаточно. За мной следят!
Я снова легла, и через какое-то время миссис Вандемейер
принесла мне ужин. Она все еще была мила до тошноты. Наверное, ей приказали
завоевать мое доверие. Внезапно она достала пакетик из клеенки и спросила,
узнаю ли я его. А сама так и впилась в меня глазищами.
Я взяла его и с недоумением повертела в руках. Потом
покачала головой и сказала, что мне чудится, будто я что-то о нем вспоминаю,
будто вот-вот вспомню все, но в памяти полный провал. Тут она мне объяснила,
что я ее племянница и должна называть ее «тетя Рита». Я послушалась, и она
велела мне не тревожиться: память ко мне скоро вернется.
Ночь началась ужасно. Еще до разговора с ней я продумала
план действий. Документ пока был цел, но оставлять его в журнале и дальше
казалось очень рискованным. Ведь в любую минуту они могли забрать плащ и
выбросить журнал. Я лежала так примерно до двух часов, потом встала, стараясь
не шуметь, и в темноте начала тихонько водить рукой по стене слева. Очень
осторожно я сняла гравюру – «Маргариту с драгоценностями». На цыпочках
прокралась к столу и вытащила журнал вместе с парой листков, которые тоже туда
засунула. Потом подошла к умывальнику и смочила картон с задней стороны рамы по
всем краям. Вскоре мне удалось его отодрать. Склеенные листы в журнале я уже
разлепила и теперь вложила бесценные два листочка между гравюрой и картоном,
который прилепила на место клеем с конвертов. Теперь никому и в голову не
пришло бы, что гравюру трогали. Я повесила ее на место, свернула журнал, сунула
его в карман плаща и тихонько легла. Я считала, что нашла очень удачный тайник:
с какой стати станут они раздирать свои собственные гравюры? Мне оставалось
только надеяться, что они поверят, будто Денверс вез ложный пакет. И в конце
концов отпустят меня.
Собственно говоря, насколько я могу судить, вначале они к
такому выводу и пришли, – что едва не оказалось для меня роковым. Как я узнала
после, они чуть было не разделались со мной тут же на месте – о том, чтобы
отпустить меня, не было и речи, – но, видимо, их главарь решил оставить меня в
живых – на случай, если договор все-таки спрятала я и смогу объяснить им где,
если ко мне вернется память. Неделя за неделей они тщательно наблюдали за мной,
а иногда часами допрашивали, – по-моему, они были мастерами своего дела. Уж не
знаю как, но мне удалось не выдать себя, хотя напряжение было кошмарным.
Меня отвезли назад в Ирландию, а оттуда – снова в Англию
точно прежним маршрутом на случай, если я сумела спрятать договор где-нибудь по
дороге. Миссис Вандемейер и еще одна женщина ни на секунду не оставляли меня
одну. Они объясняли, что я племянница миссис Вандемейер и страдаю нервным
расстройством после того, как чуть не погибла на «Лузитании». Если бы я
попыталась обратиться к кому-нибудь за помощью, то выдала бы себя в ту же
секунду. Миссис Вандемейер выглядела такой богатой, была так элегантно одета,
что, конечно, в случае неудачи поверили бы ей, а не мне, – поверили бы, что
после такого шока у меня началась мания преследования. И мне было даже страшно
подумать, что они сделают, если узнают, что я симулировала.
