– Эль Греко, – пробормотала она.
– Прошу прощения?
– Это неважно. – Она снова оглядела комнату. – А где она? Я
хочу сказать, миссис Ланкастер?
– Она... она отдыхает... в соседней комнате.
– Понятно. – Однако Таппенс была не совсем уверена в том,
что понимает хотя бы что-нибудь. Потом все прояснится. А теперь она могла
освоить только одну мысль зараз. – Сэр Филипп. – Она произнесла его имя
медленно и с сомнением. – Это правильно?
– Да. А почему вы вспомнили Эль Греко?
– Страдание.
– Прошу прощения?
– Картина... в Толедо... Или в «Прадо»... Я подумала... Это
было давно-давно... Нет, не так уж давно. – Подумав немного, она сделала
открытие. – Вчера вечером. У викария были гости...
– Вы делаете успехи, – ободряюще проговорил он.
Почему-то казалось так естественно сидеть здесь, в этой
комнате, где пол был усыпан битым стеклом, и разговаривать с этим человеком, у
которого было измученное, страдальческое лицо...
– Я сделала ошибку... там, в «Солнечных горах». Я ошиблась в
ней... Мне стало страшно... волна страха... Но я не поняла, я боялась не ее, я
боялась за нее... Я думала, что с ней должно что-то случиться... Я хотела
защитить ее... спасти... я... – Она нерешительно посмотрела на него. – Вы
понимаете? Или это звучит глупо?
– Никто не понимает вас лучше, чем я, никто в целом свете.
– Но кто же? Кто она? Я имею в виду миссис Ланкастер, или
миссис Йорк... Все это нереально, взято с куста... роза... Так кто же она на
самом деле?
Филипп Старк резко проговорил:
Кто она сама? На самом деле? Настоящая,
не знающая лжи?
Кто она, отмеченная Богом, с божественной
печатью на челе? —
Вы когда-нибудь читали «Пер Гюнта», миссис Бересфорд?
Он подошел к окну, постоял там с минуту, глядя в сад, затем
резко обернулся:
– Она была моей женой, помоги мне Бог.
– Вашей женой? Но ведь она умерла. Табличка в церкви...
– Она умерла за границей, это я распустил такой слух и
поместил мемориальную табличку в церкви в память о ней. Люди обычно стесняются
задавать вопросы скорбящему вдовцу. К тому же я уехал из этих мест.
– Некоторые говорили, что это она вас бросила.
– Это меня устраивало.
– Вы ее увезли, когда узнали... узнали про детей?
– Так, значит, вы знаете про детей...
– Она мне рассказала... Это... это невероятно.
– Почти все время она была вполне нормальным человеком –
никто бы никогда не догадался. Но полиция начала подозревать... Мне пришлось
принимать меры... Я должен был ее защитить... Спасти... Вы понимаете?.. Можно
ли это понять, хоть в какой-то степени?
– Да, я все понимаю.
– Она была... так хороша когда-то... – Голос его задрожал. –
Вы видите ее... здесь. – Он показал на портрет на стене. – Уотерлили. Она была
отчаянная девица – всегда и во всем. Ее мать – последняя представительница рода
Уоррендеров... Старинная фамилия... Там было множество внутрисемейных браков...
Ее звали Элен Уоррендер... Она сбежала из дому и попала в дурную компанию,
связалась с преступником. Дочь ее пошла на сцену, училась танцевать...
Уотерлили была ее лучшей ролью... Потом она оказалась в банде... просто ей было
интересно, только все быстро надоедало.
Выйдя за меня замуж, она от всего этого отошла. Хотела
спокойной жизни, иметь семью, детей. Я был богат... Я мог дать ей все, чего она
хотела. Но у нас не было детей. Мы оба об этом горевали. У нее появилась мания
вины... Возможно, она всегда была несколько неуравновешенна... Я этого не
знаю... Она была... – Он в отчаянии развел руками. – Я любил ее... Я всегда ее
любил... независимо от того, что с ней происходило, что она делала... Я хотел
ее защитить, чтобы она была в безопасности... не в тюрьме, осужденная на
пожизненное заключение... чтобы не томилась бесконечно в неволе. И мы
обеспечивали ей безопасность... долгие-долгие годы.
– Мы?
– Нелли... Моя драгоценная преданная Нелли Блай. Моя дорогая
Нелли Блай. Удивительная женщина. Это она все придумала и организовала. Дома
для престарелых со всей возможной роскошью и удобствами. И никаких соблазнов...
никаких детей вокруг. Самое главное – изолировать ее от детей. Казалось, все
было хорошо... Эти дома были в отдаленных местах – Камберленд, Северный Уэльс...
там ее не должны были узнать. Так, по крайней мере, мы думали. Моими делами
занимался мистер Экклз, весьма умный и ловкий юрист. Гонорары его были
чрезвычайно высоки, но я полностью ему доверял.
– Это был шантаж? – высказала предположение Таппенс.
– Мне это в голову не приходило. Он был моим другом, моим
советчиком...
– Кто пририсовал лодку на картине – лодку, которая
называлась «Уотерлили»?
– Я. Чтобы доставить ей удовольствие. Она вспоминала свой
успех на сцене. Это была одна из картин Боскоуэна. Ей она понравилась. И вдруг
однажды она написала на мосту имя умершего ребенка... И тогда, чтобы его не
было видно, я нарисовал лодку с названием «Уотерлили».
Дверь в стене распахнулась, и в комнату вошла добрая ведьма.
Она посмотрела на Таппенс, а потом на Филиппа Старка.
– Все в порядке? – спросила она будничным тоном.
– Да, – ответила Таппенс. Взглянув на добрую ведьму, она, к
радости своей, поняла, что не будет никаких драматических сцен.
– Ваш муж внизу, он ожидает вас в машине. Я сказала, что
провожу вас к нему, если вы хотите прямо сейчас уехать.
– Именно этого я и хочу. – Таппенс посмотрела в сторону
двери, ведущей в спальню. – Она там?
– Да, – ответил Филипп Старк.
Миссис Перри прошла в спальню и сразу же вышла оттуда снова.
– Я вижу... – Она вопросительно посмотрела на него.
– Она предложила миссис Бересфорд стакан молока, а миссис
Бересфорд не стала его пить.
– И тогда, как я полагаю, она выпила его сама?
Он ответил не сразу:
– Да.
– Я пришлю сюда доктора Мортимера, – сказала миссис Перри.
Она подошла к Таппенс, чтобы помочь ей подняться, но та
встала сама, без посторонней помощи.
