– Так что же такое Скофилд и кто до этого жил в нашем доме?
– Мне кажется, их фамилия Уэдингтоны. Ничего не разберешь, –
подытожила Таппенс. – Уэдингтоны, потом Джонсы, которые продали дом нам. А кто
был до этого? Блэкморы? А можно предположить, что когда-то домом владели
Паркинсоны. Ведь их так много. Я постоянно натыкаюсь на этих Паркинсонов.
Видишь ли, я не упускаю случая выяснить что-нибудь о них. Вполне возможно, что
появится вдруг какая-то ценная информация, которая поможет нам… ну, поможет в
решении нашей проблемы.
– Похоже, что проблемой теперь именуют все на свете. Итак,
проблема Мери Джордан, так?
– Не совсем. Существует проблема Паркинсона, проблема Мери
Джордан и, наверное, еще куча других проблем. «Мери Джордан умерла не своей
смертью», а следующее сообщение гласит: «Это сделал один из нас». Что же
имелось в виду – один из членов семьи Паркинсонов или кто-то, кто просто жил в
доме? Можно предположить, что было два или три основных члена семьи, а потом
старшие Паркинсоны, да еще тетушки Паркинсонов, у которых могли быть совсем
другие фамилии, или племянники и племянницы Паркинсонов тоже с разными
фамилиями. А ведь в доме жили еще горничная, служанка, кухарка, наверняка и
гувернантка, а может быть, еще и приходящая прислуга, выполнявшая разные
случайные работы, – впрочем, это было слишком давно, в те времена приходящих
прислуг не держали, – одним словом, полный дом народу. В те времена в домах
обитало гораздо больше людей, чем сейчас. Итак, Мери Джордан могла быть
служанкой, или горничной, или даже кухаркой. Но почему кому-то понадобилось,
чтобы она умерла не своей смертью? Я хочу сказать, кому-то нужно было, чтобы
она умерла, в противном случае нельзя было бы сказать, что она умерла не своей
смертью, ее смерть считалась бы естественной, разве не так? Послезавтра утром я
снова отправляюсь со светским визитом, будем пить кофе.
– Ты чуть ли не каждое утро ездишь куда-нибудь пить кофе.
– Ну и что, это совсем неплохой способ познакомиться с
людьми, которые живут по соседству. Наша деревушка совсем небольшая. А люди
постоянно рассказывают о своих старых тетушках или старинных знакомых. Я
постараюсь расспросить миссис Гриффин, ее, по-видимому, считают важной персоной
в этих краях. Мне кажется, она железной рукой правит этим приходом. Ты и сам
это видишь. Викария она держит прямо-таки в ежовых рукавицах, так же как и
доктора, и его помощницу, приходскую медицинскую сестру, а также всех
остальных.
– А не может ли тебе помочь эта приходская сестра?
– Не думаю. Ее уже нет в живых. Я хочу сказать: той, что
была при Паркинсонах, нет в живых, а та, что работает сейчас, находится здесь
совсем недавно. И местные дела ее не интересуют. Я даже не уверена, что она
вообще знает о существовании Паркинсонов.
– Господи, – в отчаянии проговорил Томми, – как бы мне
хотелось, чтобы мы могли забыть об этих Паркинсонах.
– Ты хочешь сказать, что тогда у нас не было бы никаких
проблем?
– О господи! – воскликнул Томми. – Снова проблемы.
– Это все Беатриса, – сказала Таппенс.
– При чем тут Беатриса?
– Это она стала употреблять это слово. Собственно, даже не
она, а Элизабет. Поденщица, которая приходила к нам убирать до Беатрисы. Она
приходила ко мне и говорила: «О, мэм, могу я с вами поговорить? Вы понимаете, у
меня проблема». А потом по четвергам стала ходить Беатриса и, наверное,
переняла от нее это слово. У нее тоже появились проблемы. Речь идет о тех или
иных неприятностях, только теперь их модно называть проблемами.
– Ну ладно, – сказал Томми. – На этом и согласимся. У тебя
проблемы. У меня проблемы. У нас у обоих проблемы.
Он удалился с тяжелым вздохом.
Таппенс медленно сошла вниз по лестнице, качая головой.
Ганнибал подошел к ней, виляя хвостом и морща нос в предвкушении удовольствия.
– Нет, Ганнибал, – сказала Таппенс. – Ты уже погулял. Тебя
уже выводили утром.
Ганнибал дал ей понять, что она ошибается, никакой прогулки
не было.
– Ты самый лживый пес на свете. Я не знаю другого такого
обманщика, – сказала ему Таппенс. – Ты ходил гулять с папочкой.
Ганнибал сделал еще одну попытку – различными позами он
стремился убедить свою хозяйку, что собака вполне может погулять еще раз, если
только хозяйка согласится принять его точку зрения. Разочаровавшись в своих
устремлениях, он поплелся вниз по лестнице и тут же принялся громко лаять и
изображать серьезное намерение ухватить за ногу растрепанную девицу, которая
орудовала «Гувером»
[4]
. Он терпеть не мог этого «Гувера», и ему совсем не
нравилось, что Таппенс так долго разговаривает с Беатрисой.
– Не позволяйте ему на меня бросаться, – сказала Беатриса.
– Он тебя не укусит, он только делает вид, что собирается.
– А я боюсь, что однажды он все-таки меня цапнет, – сказала
Беатриса. – Кстати, мэм, могу я с вами поговорить, хотя бы минутку? У меня
проблема.
– Я так и думала, – сказала Таппенс. – Что же это за
проблема? Между прочим, не знаешь ли ты какую-нибудь семью – нынешнюю или из
тех, кто жили здесь раньше, – по фамилии Джордан?
– Джордан, дайте подумать. Нет, право, не могу ничего
сказать. Джонсоны здесь, конечно, были. Одного из констеблей определенно звали
Джонсоном. И еще одного почтальона. Джордж Джонсон. Это был мой дружок, –
сообщила она, смущенно захихикав.
– И ты никогда не слышала о Мери Джордан, которая умерла?
Беатриса только с удивлением посмотрела на Таппенс и
покачала головой, снова берясь за пылесос:
– У вас тоже проблемы?
– Ну а что за проблема у тебя?
– Надеюсь, вам не очень неприятно, что я у вас спрашиваю,
мэм, но я оказалась в довольно странном положении, вы понимаете, мне ужасно
неприятно…
– Ну, говори скорее, а то мне нужно уходить, я приглашена в
гости.
– Да, я знаю, утренний кофе у миссис Барбер, да?
– Верно. Так говори скорее, что у тебя за проблема.
– Понимаете, это жакет. Хорошенький такой жакетик, просто
прелесть. Я увидела его у Симонса, зашла и примерила, и он мне ужасно
понравился. Там, правда, было небольшое пятнышко, внизу, у самой подшивки, но я
подумала, ничего в этом страшного нет. Во всяком случае, я поняла…
– Прекрасно, – сказала Таппенс. – И что же дальше?
– Я подумала, что он из-за пятнышка стоит так дешево,
понимаете? Вот я его и купила и очень радовалась. Но когда пришла домой, я
нашла в кармане ценник, и на нем стояло не три семьдесят, а целых шесть фунтов.
Мне, мэм, это очень не понравилось, и я просто не знала, что делать. Я
вернулась в магазин – вы понимаете, я решила, что нужно вернуть жакет и
объяснить, что я не собиралась делать ничего такого, – а эта девушка, которая
мне его продала, – симпатичная такая девушка, ее зовут Глэдис, да, только не
знаю, как фамилия, – но, во всяком случае, она страшно расстроилась, а я ей
сказала: «Ничего страшного, я просто доплачу, что полагается». А она говорит:
«Это невозможно, я уже все записала в книгу». Я-то не знаю, что это означает.
Может быть, вы понимаете?
