– Он говорит, что его давно пора было настроить.
– Думаю, он прав, – согласилась Таппенс.
Она допила свой кофе, вышла из столовой и направилась в
гостиную. Над раскрытым роялем, в котором были видны все внутренности, стоял,
наклонившись, молодой человек.
– Доброе утро, мадам, – сказал он.
– Доброе утро, – ответила Таппенс. – Я рада, что вы смогли к
нам прийти.
– Этот инструмент сильно расстроен, им необходимо как
следует заняться.
– Да, – согласилась Таппенс, – мне это известно. Понимаете,
мы только что переехали сюда, а всякие перемещения с места на место инструменту
совсем не полезны. Кроме того, его вообще давно не настраивали.
– Это легко проверить, – сказал молодой человек.
Он взял несколько разных аккордов, два веселых мажорных и
два грустных, в А-моль.
– Отличный инструмент, мадам, если позволите заметить.
– Да, – сказала Таппенс. – Это «Эрард».
– Сейчас не так-то легко найти подобный инструмент.
– Ему основательно досталось, – сказала Таппенс. – Он
пережил бомбежку в Лондоне. Бомба попала в наш дом. К счастью, нас не было
дома. Что же касается рояля, то он пострадал в основном снаружи.
– Да, механизм в относительном порядке. Работы с ним будет
не так уж много.
Приятная беседа продолжалась все время, пока работал
настройщик. Наконец молодой человек сел за рояль, сыграл начало прелюдии
Шопена, а потом «Дунайские волны», после чего объявил, что он завершил свою
работу.
– Через некоторое время мне следует проверить, как ведет
себя инструмент, – предупредил настройщик. – Хотелось бы убедиться, что с ним
все в порядке, и своевременно принять меры, чтобы он – как бы это лучше
выразиться – не разладился. Понимаете, может возникнуть какой-нибудь мелкий
изъян, которого вы не заметите или не будете знать, что нужно делать.
Они еще поговорили, к обоюдному удовольствию, о музыке
вообще, о фортепианной музыке в частности и расстались, убежденные в том, что
они друг друга понимают, понимают, что такое музыка и какую огромную роль она
играет в жизни людей.
– Вам, верно, предстоит еще много работы с этим домом, –
заметил он, оглядевшись вокруг.
– Да, конечно, мне кажется, дом долго пустовал, прежде чем
мы в нем поселились.
– Естественно. И вообще он постоянно переходил из рук в
руки.
– У него своя история, весьма любопытная, – сказала Таппенс.
– Я говорю о тех людях, которые жили здесь прежде, и о том, какие странные
события тогда происходили.
– Ну да, вы, верно, имеете в виду те давнишние истории, не
помню, когда это было – в прошлую войну или в ту, что была до этого.
– Это было как-то связано с военным флотом и с похищенными
секретами? – с надеждой спросила Таппенс.
– Вполне возможно. Много тогда ходило всяких слухов, но сам
я, конечно, ничего толком не знаю.
– Все это происходило задолго до вашего рождения, – сказала
Таппенс, одобрительно оглядывая молодого человека.
Когда он ушел, она села за рояль.
– Сыграю «Дождь на крыше», – сказала Таппенс.
Прелюдия, которую только что сыграл молодой настройщик,
воскресила воспоминания о других произведениях Шопена. После этого она взяла
несколько аккордов и начала играть аккомпанемент к песне; сначала она просто
мурлыкала про себя мелодию, а потом стала петь:
О, где ты, верная любовь?
Где странствуешь по свету?
Когда ко мне вернешься вновь?
Когда вернешься, где ты?
– Мне кажется, я играю не в той тональности, – сказала
Таппенс, – но, по крайней мере, рояль теперь в порядке. До чего приятно снова
иметь возможность играть. «О, где ты, верная любовь?» – продолжала она
напевать. – Верная любовь… – задумчиво проговорила она. – Верная любовь? Да, я
начинаю думать, что это знак. Мне, наверное, следует пойти к этому сараю и
что-то проделать с «Верной любовью».
Она надела уличные туфли, натянула пуловер и вышла в сад.
«Верная любовь» была убрана. Однако ее поставили не на старое место, в КК, а в
пустующую конюшню. Таппенс выкатила коляску наружу, затащила ее на верхушку
поросшего травой холма, прошлась по ней тряпкой, которой предусмотрительно
запаслась, чтобы удалить остатки пыли и паутины, после чего взгромоздилась в
коляску, поставила ноги на педали и предоставила «Верной любви» возможность
продемонстрировать свои способности, насколько это ей позволяли ее возраст и
дряхлость.
– Итак, моя «Верная любовь», – сказала она, – кати вниз,
только не надо слишком торопиться.
Она убрала ноги с педалей, чтобы при необходимости можно
было сдерживать скорость, упираясь ступнями в землю.
«Верная любовь» не склонна была спешить, несмотря на то что
ей достаточно было лишь воспользоваться силой притяжения. Однако склон внезапно
сделался круче, и, соответственно, скорость возросла. Таппенс стала тормозить
сильнее, но тем не менее обе они – «Верная любовь» вместе с Таппенс – все равно
угодили в самую гущу мартышкиной колючки.
– Очень неприятно и даже больно, – сказала Таппенс, пытаясь
выбраться из колючего плена.
Когда ей наконец это удалось – пришлось один за другим
отрывать от себя сучья колючего чудовища, – она отряхнулась и огляделась по
сторонам. Она увидела густые заросли кустарника, которые простирались вверх по
холму. Среди других растений там были рододендроны и гортензии. Таппенс
подумала, что чуть позже здесь будет очень красиво. А пока никакой особой
красоты не было – кустарник и больше ничего. И все-таки она разглядела след
тропинки, уходящей в густые заросли. Теперь все сильно заросло, однако общее
направление тропинки можно было проследить. Ломая ветки, Таппенс раздвинула
ветви кустарника и протиснулась внутрь, к тропинке. Тропинка, извиваясь,
поднималась наверх. Было ясно, что никто ее не расчищал и не ходил по ней вот
уже много лет.
«Интересно, – подумала Таппенс, – куда она ведет? Ведь она
была проложена кем-то с какой-то целью. А может быть, и нет», – засомневалась
она, когда тропинка сделала крутой поворот в противоположном направлении, а
потом пошла зигзагом. В этот момент Таппенс совершенно точно поняла, что имела
в виду Алиса, когда говорила, что дорожка вздрогнула и переменила
направление
[8]
. Кустарник поредел, среди растений появились лавры – очевидно,
для того, чтобы оправдать название дома, – и узкая каменистая дорожка вилась
теперь между ними, пока неожиданно не уперлась в четыре заросшие мхом
ступеньки. Они вели к своеобразной нише. Первоначально она была, по-видимому,
сделана из металла, который впоследствии был заменен снопами соломы. Ниша была
похожа на святилище, в центре его находился пьедестал, а на нем – каменная
статуя, сильно попорченная временем. Это была фигура мальчика с корзинкой на голове.
В душе Таппенс шевельнулись воспоминания.
