– Да ведь я видел ящик с шарами и молотками, он давно уже
там лежит, бог весть сколько. Не знаю уж, осталось что от него или нет.
Таппенс оставила Матильду и направилась в угол, где стоял
длинный деревянный ящик. С трудом приподняв крышку, покоробившуюся от времени,
она обнаружила там пару шаров, которые были когда-то красного и голубого цвета,
и один-единственный молоток, погнутый и покореженный. Больше там ничего не было
– только паутина.
– Да-да, это было, верно, во времена миссис Фолкнер, думаю,
именно тогда. Говорят, что она даже участвовала в соревнованиях, – сказал Айзек.
– В Уимблдоне? – недоверчиво спросила Таппенс.
– Да нет, не то чтобы в Уимблдоне, этого я не думаю. Местные
бывали соревнования, здесь же, в этих краях. Я видел фотографии в лавке у
фотографа.
– У фотографа?
– Ага. В деревне, его зовут Дарренс. Вы же знаете Дарренса,
верно?
– Дарренс? – неуверенно переспросила Таппенс. – Ах да, это
тот, который продает фотопленки и тому подобное, да?
– Ну да. Только имейте в виду, это не тот прежний Дарренс,
это его внук, я бы даже не удивился, если бы оказалось, что правнук. Он продает
в основном открытки – обыкновенные почтовые, рождественские, поздравительные с
днем рождения и разные другие. Раньше к нему ходили фотографироваться, у него
целые кучи старых фотографий. К нему тут одна приходила недавно. У нее
потерялась фотография прабабушки – то ли сгорела, то ли истлела от времени, –
так вот она спрашивала, не сохранился ли у него негатив. Только я думаю, не
сохранился. Но там у него целая куча разных альбомов.
– Альбомов? – задумчиво повторила Таппенс.
– Я вам еще нужен? – спросил Айзек.
– Помогите нам немного с этой лошадью… как ее там, Джейн,
что ли? – сказал Томми.
– Нет, не Джейн, ее зовут Матильда, а может, и не Матильда,
кто ее знает. Но почему-то ее всегда называли Матильда. На французский манер,
что ли?
– Французский или американский, – задумчиво проговорил
Томми. – Матильда. Луиза. Что-нибудь в этом духе.
– Отличное место для того, чтобы прятать разные вещи, –
сказала Таппенс, засовывая руку в отверстие в животе Матильды. Она вытащила
оттуда красно-желтый резиновый мяч, от которого почти ничего не осталось – одни
сплошные дыры. – Это, наверное, дети, – сказала Таппенс. – Они любят прятать
разные вещи.
– Верно, им стоит только увидеть какую-нибудь дырку, –
сказал Айзек. – Но был здесь один молодой человек, который, как я слышал, имел
обыкновение оставлять в разных щелях письма. Использовал их вроде как вместо
почты.
– Письма? А кому же они предназначались?
– Какой-то девице, как я думаю. Но это было еще до меня, –
добавил он, по своему обыкновению.
– Все почему-то случалось до него, – проговорила Таппенс,
после того как Айзек, положив Матильду поудобнее, оставил их под тем предлогом,
что ему нужно закрыть рамы.
Томми снял пиджак.
– Просто невероятно, – сказала Таппенс, задыхаясь, после
того как вынула грязную руку из разверстой раны в животе Матильды, – почему это
людям нравится складывать туда всякий хлам и почему никому не пришло в голову
навести там порядок.
– А зачем, собственно, нужно там наводить порядок?
– Верно, зачем? А вот мы наводим, правда?
– Просто потому, что не можем придумать ничего другого. Но и
из этого ничего путного не выйдет. Оу!
– Что случилось? – спросила Таппенс.
– Я обо что-то поцарапался.
Он осторожно вытащил руку, потом снова сунул ее чуть правее
и продолжал обследовать внутренности Матильды. Наградой ему послужил вязаный
шарф.
– Бр-р, какая гадость!
Таппенс слегка оттолкнула Томми, нагнулась над Матильдой и
сама стала шарить у нее в животе.
– Осторожнее, гвозди! – предостерег ее Томми.
– Что это такое? – Таппенс извлекла свою находку наружу. Это
оказалось колесо от игрушечного автобуса или тележки. – По-моему, мы попусту
теряем время, – в сердцах заметила она.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – подтвердил Томми.
– Но все равно нужно довести дело до конца, – сказала
Таппенс. – Черт! У меня по руке ползут сразу три паука. Следующим номером
появятся червяки, а я их ненавижу.
– Я не думаю, чтобы внутри Матильды оказались черви. Ведь
черви водятся в земле. Вряд ли они выбрали бы Матильду в качестве своего
постоянного местожительства, как тебе кажется?
– По крайней мере, мне кажется, что там уже пусто, – сказала
Таппенс. – Ах нет, а это что такое? Господи, похоже на игольник. До чего
странно обнаружить подобную вещь в таком месте. Там еще и иголки есть, только
все ржавые.
– Его спрятала какая-нибудь девочка, которая не любила шить,
– заметил Томми.
– Да, так, наверное, и было.
– Я что-то нащупал, похоже на книгу, – сказал Томми.
– Это может оказаться полезным. В каком секторе Матильдиных
внутренностей?
– То ли около аппендикса, то ли возле печени, – сообщил
Томми тоном профессионала. – Где-то справа. Я рассматриваю наши действия как
операцию.
– Ладно тебе, хирург. Лучше вытаскивай эту штуку, посмотрим,
что там такое.
Появившийся на свет предмет, который лишь с большой натяжкой
можно было назвать книгой, оказался весьма древним. Корешок прогнил, и
замусоленные страницы рассыпались в руках.
– Похоже, это учебник французского языка, – сказал Томми. –
«Pour les enfants. Le petit Precepteur»
[11]
.
– Понятно, – сказала Таппенс. – У меня возникла та же самая
мысль. Девочка не желала заниматься французским языком. Вот она и «потеряла»
свою книжку, спрятав ее у Матильды в животе. Добрая старая лошадка.
– Если Матильда находилась в нормальном положении, то есть
стояла на ногах, то было довольно трудно добираться до отверстия у нее в
животе.
– Только не для ребенка, – возразила Таппенс. – У них вполне
подходящий для этого рост. Девочке или мальчику достаточно встать на колени и
подлезть под живот. Смотри-ка, здесь еще что-то есть, на ощупь что-то
скользкое, напоминает кожу какого-нибудь животного.
– Какая гадость! – с отвращением проговорил Томми. – Это,
наверное, дохлая крыса, как ты думаешь?
