– И что же, этот верный просто затерялся среди всех
остальных?
– Да, – сказала Таппенс, – словно иголка в стоге сена.
Именно так.
– И как же ты собираешься найти эту иголку? Да еще в стоге
сена?
– Я собираюсь выделить то, что считаю наиболее вероятным.
Может быть, удастся найти кого-нибудь, кто сам что-то слышал. Мне придется
изолировать этих людей от всех остальных, по крайней мере на время, чтобы
узнать, что именно им рассказывали тетя Агата, тетя Бетти или дядя Джеймс.
Потом обращусь к следующим, и, возможно, в конце концов что-нибудь да
прояснится. Во всем этом, несомненно, что-то есть.
– Да, – сказал Томми. – Я тоже думаю, что должно быть,
только неизвестно, что именно.
– Но мы ведь и стараемся выяснить, что это такое.
– Конечно, вот только прежде всего нужно определить, что
именно мы ищем, а потом уже искать.
– Я не думаю, что это золотые слитки с испанского корабля, –
сказала Таппенс, – или клад, спрятанный в пещерах контрабандистов.
– Может быть, какой-нибудь особенный французский коньяк? – с
вожделением спросил Томми.
– Возможно, – отозвалась Таппенс, – однако это не совсем то,
что мы ищем, верно?
– Не знаю, – сказал Томми. – Надеюсь, рано или поздно мы
найдем то, что ищем. Во всяком случае, мне ужасно хотелось бы найти. Может
быть, это письмо, адресованное кому-нибудь. Письмо, связанное с сексом, например,
с помощью которого можно было лет шестьдесят тому назад кого-то шантажировать.
Только не думаю, чтобы сейчас это имело какое-нибудь значение.
– Согласна с тобой. Но все-таки рано или поздно у нас
появится определенная идея. Как ты думаешь, Томми, удастся нам чего-нибудь
добиться?
– Не знаю, – сказал Томми. – Вот мне сегодня удалось
получить кое-какую помощь.
– Да что ты! Какую же именно?
– Связанную с переписью.
– С чем?
– С переписью. В то время производилась перепись. Я записал,
какой именно это был год. Так вот, в то время в этом доме у Паркинсонов жило
довольно много разных людей.
– Каким образом тебе удалось это выяснить?
– С помощью разных методов расследования и благодаря моей
мисс Коллодон.
– Я начинаю тебя ревновать к этой мисс Коллодон.
– Это ты зря. Она ужасно энергична, постоянно меня
распекает, к тому же она отнюдь не красавица.
– И все равно, – сказала Таппенс. – Так какое же отношение
имеет перепись к нашим делам?
– Вот слушай. Когда Александр утверждал: «Это сделал один из
нас», это могло означать, что этот «кто-то» гостил в то время в доме и,
следовательно, должен был быть включен в перепись. Имя каждого человека,
который находился в доме в момент переписи и провел там хотя бы одну ночь,
заносилось в бланки переписи. И если получить доступ к данным переписи – у
меня-то нет такой возможности, но я знаком с людьми, которые такой возможностью
обладают, – то получить нужные данные вполне возможно.
– Ну что же, – сказала Таппенс, – должна признать, что тебя
иногда посещают удачные идеи. Ради бога, давай что-нибудь поедим, а то у меня
уже нет никаких сил. Можешь себе представить, что это такое – слушать противные
голоса шестнадцати человек, говорящих одновременно.
Альберт приготовил вполне приличный ужин. Стряпал он далеко
не всегда одинаково, но сегодня его посетило вдохновение – оно реализовалось в
том, что он назвал сырным пудингом, тогда как Таппенс и Томми скорее склонялись
к мнению, что это было сырное суфле. Альберт сурово выговорил им за отклонение
от правильной номенклатуры.
– Сырное суфле выглядит совершенно иначе, – сказал он, – там
гораздо больше взбитых белков, чем в этом пудинге.
– Неважно, – сказала Таппенс, – все равно очень вкусно, как
бы оно ни называлось – сырным пудингом или сырным суфле.
И Таппенс и Томми были слишком поглощены едой, чтобы
углубляться в обсуждение планов дальнейших действий. Однако после того, как оба
они выпили чашечку-другую крепкого кофе, Таппенс откинулась в кресле,
удовлетворенно вздохнула и проговорила:
– Ну, теперь я, кажется, пришла в себя. Видимо, ты не
особенно утруждал себя мытьем перед обедом, Томми?
– У меня не было времени. А кроме того, никогда нельзя
сказать, что придет тебе в голову. Ты в любой момент можешь послать меня в эту
«книжную комнату», велишь взгромоздиться на лестницу и лазить по пыльным
полкам.
– Ну, я не стала бы поступать с тобой так жестоко, –
возразила Таппенс. – Подожди минутку, давай сообразим, что у нас получается.
– У нас получается или у тебя?
– По сути, конечно, у меня, – сказала Таппенс. – Ведь мне
известны только мои дела, не так ли? Ты знаешь про свое, а я – про свое, да и
то только приблизительно.
– Приблизительно-приблизительно, – сказал Томми.
– Передай мне, пожалуйста, мою сумочку, впрочем, я, кажется,
оставила ее в столовой.
– Обычно так и бывает, однако на сей раз ты ее там не
оставила. Сумочка на полу возле твоего кресла, нет, с другой стороны.
Таппенс подняла сумочку с пола.
– Прелестный был подарок, – сказала она. – Похоже, настоящая
крокодиловая кожа. Вот только мало в нее помещается, трудно бывает запихнуть
все, что нужно.
– А потом достать то, что нужно, – заметил Томми.
Таппенс как раз пыталась это сделать.
– Дорогие сумочки тем и отличаются, что из них трудно
что-либо достать, – сказала она, тяжело дыша от усилий. – Самые удобные – это
те, в которых держишь шитье. Их можно набить до отказа, а потом еще встряхнуть,
как встряхиваешь пудинг, и снова есть место. Вот! Кажется, нашла.
– Что же это такое? Похоже на счета из прачечной.
– Нет, это просто записная книжечка. Я записывала в ней
белье для прачечной и еще свои к ним претензии – порванные наволочки и все
такое прочее. А потом решила, что она пригодится и для другого, ведь там
использовано только три или четыре странички. Видишь, я записала сюда то, что
мы услышали. В основном это, конечно, ерунда, не имеет никакого значения. Но
перепись, кстати сказать, я сюда тоже записала – когда ты в первый раз о ней
упомянул. Тогда я не знала, какой от нее может быть прок. Но на всякий случай
записала.
– Отлично, – сказал Томми.
– А еще я записала туда миссис Хендерсон и еще одну особу,
которую зовут Додо.
