Они встали из-за стола и перешли в библиотеку, где разместились
вокруг круглого кофейного столика.
Мистер Робинсон, оказавшийся еще толще, чем ожидала Таппенс,
улыбался, склонившись над великолепным кофейником эпохи Георга Второго. Рядом с
ним сидел мистер Криспин, который, как оказалось, в миру носил имя Хоршем.
Полковник Пайкавей занял место рядом с Томми, который не без некоторого
колебания предложил ему сигарету.
Полковник Пайкавей, изобразив на лице удивление, сказал:
– Я никогда не курю после обеда.
Мисс Коллодон, которая показалась Таппенс несколько
устрашающей, заметила:
– Да неужели, полковник? Очень, просто очень интересно. –
Обернувшись к Таппенс, она сказала: – У вас отлично воспитанная собака, миссис
Бересфорд.
Ганнибал, который лежал, положив голову на ногу Таппенс,
посмотрел на нее из-под стола с обманчиво ангельским выражением и слегка
повилял хвостом.
– Насколько я понимаю, он достаточно свиреп, – сказал мистер
Робинсон, бросив шутливый взгляд на Таппенс.
– Вы бы посмотрели на него в деле, – заметил мистер Криспин,
он же Хоршем.
– У него вполне светские манеры, когда его берут с собой в
гости, – пояснила Таппенс. – Он это обожает, чувствует себя удостоенным чести
быть приглашенным в светское общество. – Она обернулась к мистеру Робинсону: –
С вашей стороны было очень, очень любезно прислать ему особое приглашение и
поставить для него миску с печенкой. Печенка – его любимая еда.
– Все собаки любят печенку, – сказал мистер Робинсон. –
Насколько я понимаю, – он посмотрел на Криспина-Хоршема, – если бы я вздумал
нанести визит мистеру и миссис Бересфорд в их доме, меня могли бы разорвать в
клочки.
– Ганнибал относится к своим обязанностям со всей
серьезностью, – сказал мистер Криспин. – Он хорошо воспитанная сторожевая
собака и никогда об этом не забывает.
– Как человек на службе безопасности, вы, конечно,
разделяете его чувства, – заметил Робинсон. В его глазах зажглись веселые
искорки. – Вы и ваш муж сделали замечательное дело, миссис Бересфорд. Мы перед
вами в долгу. Полковник Пайкавей мне говорил, что именно вы были инициатором
всего этого дела.
– Так получилось, – смущенно подтвердила Таппенс. – Мне… мне
стало любопытно. Захотелось узнать, что к чему.
– Ну да, я так и понял. А теперь вам, вероятно, не менее
любопытно узнать, в чем суть всего этого дела.
Таппенс смутилась еще больше.
– О… конечно… я хочу сказать… – довольно невнятно бормотала
она. – Я понимаю, что все это совершенно секретно… что задавать вопросы не
полагается, потому что ответа все равно не получишь. Я прекрасно это понимаю.
– Напротив, это я хочу задать вам несколько вопросов. Если
вы ответите, я получу нужную мне информацию и буду очень доволен.
Таппенс смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Не могу себе представить… – Она внезапно замолчала.
– У вас есть список, перечень – так, по крайней мере, сказал
мне ваш муж. Он не сказал, что это за список. Совершенно справедливо. Этот
список – ваша собственность. Но мне ведь тоже ведомо чувство невероятного
любопытства.
Глаза его снова сверкнули. Таппенс вдруг почувствовала, что
мистер Робинсон ей очень симпатичен.
Она секунду помолчала, потом кашлянула и потянулась за
носовым платком.
– Это ужасно глупо, – сказала она. – По совести говоря, это
даже больше чем глупо, это граничит с безумием.
Реакция мистера Робинсона была неожиданной.
– «Безумие, безумие! Весь мир безумен». Так говорил, сидя
под бузиновым кустом, Ганс Закс в «Мейстерзингерах» – это моя любимая опера. Он
был совершенно прав.
Он взял листок бумаги, который ему протянула Таппенс.
– Прочитайте вслух, если хотите, – сказала она. – Я ничего
не имею против.
Мистер Робинсон взглянул на листок и протянул его Криспину.
– Энгус, у вас голос лучше поставлен, чем у меня.
Мистер Криспин взял листок и прочел приятным тенорком с
отличным произношением:
«Черная стрела»; Александр Паркинсон; Мери Джордан умерла не
своей смертью; Оксфорд и Кембридж, викторианские фарфоровые скамеечки;
грин-хен-Ло; КК; чрево Матильды; Каин и Авель; «Верная любовь».
Он замолчал, посмотрел на хозяина дома, а потом на Таппенс.
– Моя дорогая, – сказал мистер Робинсон, – позвольте мне вас
поздравить. У вас удивительный склад ума. То, что вы на основании этих ключей
пришли к таким открытиям, поистине замечательно.
– Томми тоже принимал в этом участие, – сказала Таппенс.
– Только потому, что ты заставляла меня этим заниматься.
– Он проделал весьма недурную розыскную работу, –
одобрительно заметил полковник Пайкавей.
– Очень ценным указанием явились для меня данные переписи.
– Вы очень способная пара, – сказал мистер Робинсон. Он
снова посмотрел на Таппенс: – Насколько я понимаю, вам по-прежнему хотелось бы
знать, что все это означает, хотя вы и не решаетесь задавать нескромные
вопросы.
– Неужели вы действительно собираетесь что-то нам
рассказать? Это просто замечательно.
– В какой-то степени вся эта история началась с Паркинсонов,
– сказал мистер Робинсон, – то есть в далеком прошлом. Моя двоюродная бабушка
носила фамилию Паркинсон. Кое-что я узнал от нее. Девушка, известная под именем
Мери Джордан, была у нас прислугой. У нее были какие-то связи с флотом, ее мать
была австрийка, и девушка свободно говорила по-немецки. Как вам уже известно, и
конечно же, вашему мужу тоже, существуют некоторые документы, которые вскоре
будут опубликованы. В соответствии с современными политическими установками мы
считаем, что строгую секретность, хотя она и необходима в определенных случаях,
не следует соблюдать до бесконечности. В наших материалах есть вещи, которые
давно пора предать гласности, поскольку они являются частью нашей истории. В
течение ближайших двух лет должны выйти из печати три или четыре тома
документально подтвержденных материалов. В них, несомненно, будет включено все
то, что происходило вокруг «Ласточкиного гнезда» (так в то время назывался ваш
дом). Обнаружилась утечка информации. Во время войны или накануне, когда уже
становится ясно, что война вот-вот разразится, всегда происходит утечка
информации.
Робинсон отхлебнул кофе и продолжал:
