– Ах, да! Комиссар дал мне понять, что такие вещи недопустимы, и я ответила, что в ту ночь в самом деле видела Мишу… Михаила Александровича под моими окнами. Так ли уж важно, входил он в дом или не входил?
– С точки зрения полиции – да.
– Вы меня удивляете, Амалия Константиновна. Вы ведь тоже, как и я, прекрасно знаете, что барон Корф никого не убивал.
– Знаю. Но полиции нужны доказательства. Иными словами, им нужен другой.
– Убийца?
– Да.
Елизавета зябко поежилась.
– Скажите, а если бы граф Ковалевский составил завещание в мою пользу, меня стали бы подозревать? – внезапно спросила она.
– Вероятно. Но почему вы спрашиваете? У него было такое намерение?
– Никогда, – твердо ответила балерина. – Он был из тех людей, которые живут только для себя. Что будет после их смерти, им в высшей степени безразлично. Нет, я хотела побеседовать с вами вовсе не из-за завещания.
– А из-за чего?
– У меня никак не выходит из головы наш прошлый разговор, – помедлив, призналась Елизавета. – Мы перебрали тогда всех знакомых графа и пришли к выводу, что никто из них не мог его убить. А ведь я хорошо знала Павла Сергеевича, и если бы у кого-то был мотив избавиться от него, мне бы это стало известно.
– Вот как?
Должно быть, в тоне баронессы проскользнуло нечто большее, чем простая вежливость, потому что Елизавета остановилась, вскинув голову.
– Я не знаю, что вы обо мне думаете, Амалия Константиновна, но уверяю вас, вы ошибаетесь.
В данный момент баронесса подумала, что последнее утверждение ее собеседницы крайне нелогично. Но спорить не стала.
– Мне известно, что говорят обо мне и о графе, – продолжала Елизавета, волнуясь все сильнее, – однако во всех этих сплетнях нет ни слова правды. Слышите, ни слова!
– Полагаю, – заметила Амалия с присущим ей хладнокровием, – теперь это уже не имеет значения.
– Имеет, – возразила балерина. – Еще как имеет! Потому что… потому что я никогда не была его любовницей.
Елизавета искоса поглядела на спутницу, словно ожидая возражений, но та молчала, предоставляя ей выговориться.
– Все случилось из-за того, что Мария Туманова оказалась для графа крепким орешком. Как я представляю себе теперь, до нее Павел Сергеевич первым оставлял женщин, которые ему наскучили. В случае же с Марией дело обстояло иначе, хотя внешне все выглядело так, словно он бросил ее. Но это неправда. Туманова водила его за нос, смеялась над ним, обманывала. Павел Сергеевич чувствовал себя уязвленным, и тут ему подвернулась я. Граф решил, что знаменитая балерина, звезда подходит для того, чтобы люди перестали толковать о нем и о Марии Антоновне.
– Толковать?
– Ну, вы знаете, в действительности никому до них дела не было. Но графу казалось, что все о них говорят. В этом смысле он был очень мнителен.
– И что, месье Ковалевский делал вам такие дорогие подарки, о которых шла молва, только из… дружбы?
– Называйте как хотите, – устало промолвила балерина. – Повторяю, я не была его любовницей, однако не мешала ему думать, что в любой момент могу ею стать.
– А не честнее было бы не иметь с ним дела вовсе? – прищурилась Амалия.
– Честнее, – не стала отпираться балерина. Дамы снова медленно шли по улице. – Но я не могла позволить себе иметь такого врага, как граф Ковалевский. Иначе он испортил бы мне жизнь.
– Потому что знаком со многими рецензентами?
– И не только с ними. Если бы в балете в расчет шел только талант, все было бы гораздо проще, Амалия Константиновна. Беда в том, что талант – только малая часть успеха, а любой успех прежде всего создается людьми.
– Вы собирались рассказать мне о своих подозрениях, – напомнила баронесса. – Сказали, что у вас появилась какая-то идея.
– Ах, да… – Елизавета провела рукой по лицу, собираясь с мыслями. – Возможно, мне пришла в голову глупость, но… В романах ведь постоянно пишут – убийства происходят в основном из-за денег, вот я и подумала, что это, вероятно, имеет значение.
– Что именно? – терпеливо спросила Амалия.
– Видите ли, граф Ковалевский застраховал свою жизнь, – объяснила балерина. – Не подумайте, что в мою пользу, вовсе нет! Просто однажды я случайно услышала его беседу по телефону…
– Это и впрямь интересно, – быстро произнесла баронесса. – А с кем он говорил, вы не знаете?
– Нет. Но разговор велся по-французски. Павел Сергеевич сказал, что страховка остается в силе и что он не желает ничего менять в ее условиях.
– А потом?
– Потом повесил трубку, обернулся ко мне и рассмеялся. Вот, мол, приходится отвлекаться на всякие глупости. Мне были безразличны его дела, но я из вежливости спросила, о чем, собственно, речь. Граф, конечно, решил, что я заинтригована, понес всякий вздор, а под конец добавил: «Подумать только, если я завтра попаду под фиакр, один человек получит такие деньги!»
– И о каких же деньгах шла речь?
– Прямо он не сказал, но я поняла, что о больших.
– Ковалевский не упоминал имя того, кто должен будет их получить?
– Нет.
– Даже намека не делал?
– Нет.
– И у вас нет никаких соображений на сей счет?
– Я уже сказала вам: уверена, что не я. Могу также добавить: наверняка и не его жена.
– Может быть, младший брат?
– Я знаю, мне не следует этого говорить, но… Павел Сергеевич был совершенно убежден, что переживет своего брата. Кроме того, у него с Анатолем были довольно напряженные отношения.
– Почему?
Елизавета вздохнула.
– Потому что Анатоль, если говорить откровенно, такая же ехидная гадюка, как и его старший брат. Только тот честнее, потому что никогда не притворялся добродушным. Когда Анатоль заболел, его характер сделался еще хуже… Нет, полагаю, граф не стал бы страховать свою жизнь в его пользу.
– В таком случае кто остается? Мария Туманова?
– Вряд ли, – с сомнением покачала головой Елизавета. – Они плохо расстались, и если бы такая страховка существовала, Павел Сергеевич сразу бы ее аннулировал.
Амалия задумалась. Если граф Ковалевский застраховал свою жизнь, то почти наверняка в пользу женщины. Жена, Мария Туманова и Елизавета Корнелли отпадают. Тогда кто же должен получить деньги? Какая-нибудь из его любовниц? Уж не Соланж ли Грюйер, то есть Бонту, случаем? Ах, как интересно! А может быть, у Ковалевского была вторая семья? И, возможно, даже ребенок на стороне?
– Скажите, – решилась спросить у собеседницы баронесса, – у вас не возникало ощущения, что у графа может быть вторая семья… и, к примеру, ребенок?
