Гюстав явно был обескуражен таким ответом. Дусе поглядел на его молодое, честное лицо и повернулся к баронессе Корф:
– Как вам платье цвета лаванды, сударыня?
– Сударь, – с улыбкой ответила Амалия, – мне уже не двадцать лет… и даже не тридцать, если быть откровенной.
– Однако, я полагаю, это все же не повод одеваться в черное, – учтиво заметил мэтр. – Кстати, вы слышали, кого назначили прокурором на процесс Тумановой? Некоего Фернана Левассёра, который до того не выигрывал ни одного дела.
– До сих пор у него было только два процесса, – рассеянно ответила Амалия, рассматривая эскиз платья. – Жена убила мужа, который угрожал задушить ее и ребенка. Говорят, Левассёр выглядел совершенно беспомощно. Другой процесс – убийство по неосторожности, и там прокурор тоже не произвел впечатления.
– Газеты полагают, что так было сделано нарочно, – заметил Дусе. – Знаменитый прокурор Жемье негодует, что его обошли. Он без труда добился бы для обвиняемых смертной казни. Уж для двух из трех – совершенно точно.
– Думаю, вряд ли Жемье обошли случайно. С самого начала дать защите такой козырь…
– Если их оправдают, это вызовет взрыв возмущения.
– Нет, конечно, оправдывать убийц никто не собирается – слишком многое говорит против них. Уверена, они отделаются наказанием, которое на бумаге будет выглядеть грозно. А затем его без лишнего шума смягчат и в конце концов выдворят их из страны.
– Насколько я помню наши законы, преднамеренное убийство со сговором заинтересованных лиц никак не тянет на мягкое наказание, – усмехнулся Дусе. – Впрочем, иногда адвокаты творят чудеса… В данном же деле, как назло, один из обвиняемых юрист. А вы что думаете, месье Ансеваль? – обратился модельер к молчавшему Гюставу. – Ведь вас же расследование убийства графа Ковалевского затронуло, можно сказать, напрямую.
– Да, и мне уже сообщили, что я должен буду выступить свидетелем, – ответил молодой бухгалтер, волнуясь. – Но больше всего меня удивляет, что Фернан Левассёр проиграл те два дела.
– Вы о чем?
– Понимаете, мы ведь с ним учились вместе. Какое-то время даже сидели за одной партой. Он из очень религиозной семьи, и его воспитали в том духе, что справедливость и кара за грехи – не простые слова, а реальность. Когда в школе были какие-то соревнования, его без колебаний ставили судьей, потому что знали: Фернан будет судить честно и не допустит никаких поблажек даже лучшим друзьям. Правда, из-за такого его характера у него было немного друзей… именно из-за того, что он стремился всегда быть объективным. Мне кажется, в тех делах Левассёр просто обязан был добиться казни для подсудимых. Но они убили и ушли от наказания… Вот меня и удивляет, что Фернан допустил такое, хотя раньше и меньшие промахи не прощал.
– Вероятно, прокурор еще слишком молод, чтобы научиться противостоять опытным адвокатам, – высказал предположение Дусе. – Не забывайте, что желание – это одно, а реальность – совсем другое.
А баронесса Корф подумала, что даже если одноклассник Гюстава вздумает отличиться на процессе над убийцами графа Ковалевского и станет добиваться серьезного наказания для фигурантов, на него сумеют оказать давление. Для нее не было секретом, что наверху уже решили как-то по-тихому замять дело (выражаясь современным языком, спустить на тормозах). Фернан Левассёр всего лишь пешка, которой предназначается совершенно определенная роль, и никто не позволит ему выйти за пределы уготовленной роли.
Процесс начался в сентябре, когда сезон отпусков закончился. Но еще загодя имел место эпизод, который комиссар Папийон до конца своих дней вспоминал с неудовольствием.
Однажды прислуга доложила ему, что его желает видеть русская дама. Ею оказалась госпожа Урусова, супруга адвоката. Женщина примчалась из Петербурга узнать, что можно сделать для ее непутевого мужа.
– Сударь, он ни в чем не виноват! Это все Мария Туманова, только она всему виной! – чуть не с порога закричала Урусова и зарыдала.
У нее было некрасивое лошадиное лицо и вытянутый нос с черными точками. Глядя на него, комиссар подумал, что на месте мужа он бы тоже не выдержал и сбежал от нее куда-нибудь подальше.
– Сударыня… – начал он, испытывая мучительную неловкость.
– Я готова на все, чтобы уладить дело! У меня есть земли, драгоценности… Скажите, комиссар, сколько вы хотите?
Поняв, что его хотят подкупить, Папийон выпучил глаза. Еще никогда в жизни его так не оскорбляли!
– Я все заложу, все продам… – твердила совершенно потерявшая голову женщина. – Ах, мой бедный муж… Просто ужас! Меня перестали принимать знакомые, моих детей обзывают висельниками… Умоляю вас, комиссар!
– Сударыня, – сухо заговорил Папийон, чувствуя сильнейшее желание сбежать от этой, как он считал, ненормальной, – ваши деньги мне ни к чему, оставьте их себе. Правосудие должно свершиться.
– Но, комиссар…
Посетительница сделала попытку упасть ему в ноги, однако Папийон проворно отскочил назад. Тогда Урусова стала предлагать ему какие-то фантастические суммы, лишь бы он снял обвинение с ее мужа. Но менталитет жительницы страны, где за деньги можно «обтяпать» практически все, натолкнулся на менталитет француза, который кое-что – и даже многое! – ставил выше денег. В конце концов Папийон ретировался в другую комнату, а Урусову вывела прислуга. На прощание дама выкрикнула в адрес полицейского несколько пылких оскорблений.
– Скажите, неужели женщина всерьез думала, что даст мне денег, и это все решит? – с недоумением спросил Папийон у баронессы Корф, когда увидел ее в следующий раз.
Его собеседница не стала кривить душой.
– Вы, наверное, удивитесь, комиссар, но именно так она и считала.
– Просто дикость какая-то!
– Зато очень по-русски, – пожала плечами Амалия.
Саму ее в те дни куда больше занимал не процесс, а Михаил. Тот увлекся Розой, которую замыслил спасти от жизни, которую та вела, и строил, с точки зрения матери, совершенно несуразные планы. Баронесса не любила вмешиваться в жизнь своих детей, но однажды все же решилась на разговор со старшим сыном.
– Скажи мне вот что, Миша. Как ты думаешь, трамвай может стать поездом?
– Нет.
– А поезд трамваем?
– К чему ты клонишь, мама?
– К тому, что люди устроены точно так же. Каждый может катиться только по своим рельсам.
– Ты меня не убедила, – промолвил Михаил после паузы.
– Оставь эту женщину в покое, – не выдержала баронесса. – Ты все равно ничем ей не поможешь. Что бы ты для нее ни сделал, она все равно рано или поздно вернется на свои «рельсы».
– Роза хороший человек. И она не выдала меня, хоть и имела на это полное право.
У Амалии вертелся на языке резкий ответ, что мадемуазель Тесье достаточно уже получила за свое молчание, но она сдержалась. Хотя знала, что сын не жалеет на новую любовницу денег и одевает ее у Дусе, который, впрочем, с присущим ему тактом сделал так, чтобы та и баронесса никогда не встречались в его доме моды.
