— Скай, — бросаю я, неожиданно для себя сострадая боли, прячущейся в глубине этих голубых глаз. Лёгкость, с которой я пала перед одним-единственным взглядом, разочаровывает меня саму. Я оставляю дверцу в покое и завожу машину.
— Скай, — повторяет он, на секунду задумывается и отрицательно качает головой, словно я дала неправильный ответ. — Ты уверена?
Чего-чего? Он принимает меня за Шейну/Шейлу и полагает, что я не знаю собственного имени? Я закатываю глаза, приподнимаюсь на сиденье, достаю из кармана удостоверение личности и выставляю его перед лицом Холдера.
— Кому как не мне знать собственное имя.
Я уже собираюсь убрать удостоверение, но мой непредсказуемый собеседник отпускает дверцу и, выхватив карточку из моей руки, подносит поближе к глазам. Несколько секунд осматривает, щёлкает по удостоверению пальцем и возвращает мне.
— Извини, — говорит он, отступая от машины. — Ошибся.
Теперь он с непроницаемым выражением лица наблюдает, как я засовываю удостоверение обратно в карман. Я глазею на него в ожидании продолжения, но он молчит, лишь желваки играют на скулах.
Он так легко сдастся? Правда что ли? Я кладу пальцы на ручку двери, ожидая, что он снова не даст её закрыть и продолжит кадрёж. Но этого не происходит, Холдер отступает ещё дальше, и я захлопываю дверь, охваченная страхом. Если он и правда пошёл за мной не для того чтобы снять, тогда что, чёрт возьми, тут произошло на самом деле?
Он пробегает рукой по волосам и что-то бормочет себе под нос, но из-за закрытой двери я не слышу, что именно. Разворачиваю машину и, не отрывая глаз от Холдера, качу по парковке. Он остаётся неподвижным и смотрит на меня всё время, пока я маневрирую. Оставив его за спиной, я поправляю зеркало заднего вида, чтобы взглянуть на него в последний раз перед отбытием. И вижу, как он, разворачиваясь, чтобы уйти, впечатывает кулак в капот ближайшей машины.
Круто, Скай! Вот же бешеный.
Понедельник, 27 августа, 2012
16:47
Разложив покупки, я достаю из своей заначки горсть шоколадок, рассовываю их по карманам и вылезаю в окно. Поднимаю окно Шесть и проникаю в её комнату. Четыре часа вечера, а она дрыхнет. На цыпочках подхожу к кровати, опускаюсь на колени. На глазах у неё маска от света, и к слюнке, бегущей из её рта, прилипла прядь золотистых волос. Я склоняюсь над ней как можно ниже и выкрикиваю её имя.
— ШЕСТЬ! ПРОСЫПАЙСЯ!
Она подскакивает с такой скоростью, что я не успеваю отпрянуть. Её локоть на развороте врезается мне прямо в глаз, и я падаю на спину. Прикрываю пульсирующий глаз ладонью и простираюсь на полу. Незадетым глазом смотрю на подругу: та сидит на кровати, держится за голову и хмурит брови.
— Какая же ты стерва! — стонет она, отбрасывает одеяло, встаёт и устремляется в ванную.
— Ты наверняка посадила мне синяк, — хнычу я.
Не закрывая дверь ванной, она усаживается на унитаз.
— Отлично, ты это заслужила. — Отрывает кусок туалетной бумаги и пинком закрывает дверь. — И лучше расскажи мне что-нибудь такое, ради чего стоило меня будить. Я всю ночь паковала шмотки!
Шесть никогда не была ранней утренней пташкой, а если вдуматься, она и не полуденная пташка. И, честно говоря, не вечерняя. Если бы меня спросили, какое время суток устраивает её больше всего, я бы предположила, что то, когда она спит. Наверное, поэтому она так ненавидит просыпаться.
Чувство юмора и прямолинейность Шесть — главные причины, почему мы до сих пор не разбежались. Фальшивые бойкие девицы бесят меня до невозможности. А в словаре Шесть, пожалуй, даже нет такого слова — «бойкость». Да любой, самый депрессивный подросток-эмо даст ей фору по части живости. А фальшь? Она выпаливает первое, что приходит ей в голову, хотите вы того или нет. В Шесть нет ни единой фальшивой ноты, если не считать её имени.
Когда ей было четырнадцать, родители сообщили, что семья переезжает из Мэна в Техас, и Шесть взбунтовалась, отказалась откликаться на своё имя. Вообще-то её зовут Семь
[3]
Мари, но она стала отзываться на Шесть, только чтобы насолить родителям за переезд. Они по-прежнему зовут её Семь, а все остальные — Шесть. И это доказывает, что она такая же упёртая, как я — ещё одна причина, по которой мы остаёмся закадычными подругами.
— Думаю, ты будешь счастлива, что я тебя разбудила. — Перебираюсь с пола на кровать. — Сегодня произошло нечто грандиозное.
Шесть выходит из ванной, приближается к кровати, плюхается спиной ко мне, накрывается одеялом и взбивает подушку. Так, кажется, наконец, устроилась со всеми удобствами.
— Попробую догадаться. Карен подключила кабельное?
Я поворачиваюсь набок, и прижимаюсь к подруге, обхватив её рукой.
— Попробуй ещё разок.
— Ты кого-то встретила в школе, теперь ты беременна и выходишь замуж, а я даже не смогу быть подружкой невесты, потому что буду на другом краю этого чёртова мира ?
— Близко, но нет. — Я барабаню пальцами по её плечу.
— Тогда что? — раздражённо спрашивает она.
Я перекатываюсь на спину и испускаю глубокий вздох.
— После в школы я встретила в магазине одного парня, и это полный абзац, Шесть. Такой красавчик, блин, словами не передать. Перепугал меня до смерти, но краси-и-и-вый...
Шесть мгновенно поворачивается ко мне и по пути снова засаживает локоть в мой многострадальный глаз.
— Что? — громко вопрошает она, не обращая внимания, что я опять держусь за глаз и издаю стоны. Она садится и отводит мою руку от лица. — Что?! — верещит она снова. — Ты серьёзно?
Лёжа на спине, я пытаюсь загнать боль в пульсирующем глазу на задворки сознания.
— Правда-правда. Я только посмотрела на него — и сразу растеклась на полу лужицей. Он такой, такой… просто отпад.
— Ты с ним поговорила? Узнала его номер? Он тебя куда-нибудь пригласил?
Никогда прежде не видела Шесть такой возбуждённой. Что-то уж слишком она завелась, я не уверена, что мне это нравится.
— Господи, Шесть, остынь.
— Скай, я беспокоилась о тебе четыре года, — хмурится она. — Думала, это уже никогда не случится. Я бы смирилась, если бы ты оказалась лесбиянкой. Я бы смирилась, если бы тебе нравились тощие низкорослые придурки. Я бы смирилась, если бы тебе нравились только морщинистые старикашки с морщинистыми же членами. С чем я бы ни за что не могла смириться, так это с мыслью, что ты никогда не испытаешь похоть. — Она с улыбкой ложится обратно на кровать. — Похоть — лучший из смертных грехов.
