– Это она… – лепетал Виталик разбитыми губами. – Это она все придумала… я тут ни при чем… Она меня подговорила… я бы сам ни за что… это все она…
Анна Сергеевна удивленно взглянула на шофера, на любовника – о чем это он говорит? А Виталик лепетал что-то невразумительное, и кровавая пена выступала на его губах, и глаза его смотрели в пол…
– О чем он? – Анна переводила больной взгляд с хозяина на любовника, пытаясь понять, что происходит…
– А это он пытается на тебя все свалить, – криво усмехнулся Семен. – Только ты не думай, Аня, – я ему не верю! Я тебя много лет знаю, Аня. Ты, может, и дура, но баба честная. Иначе я бы давно от тебя избавился. Ты, Аня, с ним не воровала, я знаю. Но только, Аня, хоть ты и честная, однако дура. Сама не воровала, но ему позволила. Слишком большую волю ему дала.
И он коротко, не щадя ее самолюбие, рассказал, что уже несколько месяцев проделывал за ее спиной Виталик.
Он познакомился с Олегом Петровичем Муромцевым, бывшим директором фирмы «Архар», через которую владельцы сети «Бонжур» отмывали деньги. Олег Петрович, уволившись с поста директора «Архара», ошибочно предположил, что у него развязаны руки, рассказал Виталику финансовую схему ухода от налогов, и вдвоем они продумали хитрую комбинацию.
Виталик убедил своего нового компаньона, что Анна Сергеевна тоже в доле и на все согласна. На самом же деле он просто воровал у нее бланки финансовых документов с ее подписью. Олег Петрович вставлял в эти документы счета и реквизиты подставных фирм, и часть денег со счетов фирмы «Сайгак», через которую Бульдозер и его компаньоны отмывали деньги, уходила налево. Ни новый директор «Сайгака», ни тамошний бухгалтер ничего не знали, поскольку все дела с деньгами Анна Сергеевна вела всегда сама. Но вот закрутилась в последнее время и малость ослабила контроль, чем и воспользовался Виталик, которому она доверяла если не полностью, то в достаточной мере.
Виталик и Олег Петрович знали, что им нельзя встречаться, и наладили очень ловкую систему передачи документов: Виталик прятал их в потайной кармашек сумки Маши, дочки Анны Сергеевны. Сумку эту он сам же и подарил ей на прошлые именины, то есть якобы купил по просьбе матери. Маша, ничего не подозревая о потайном кармане, шла на занятия, потом – в бассейн, и там-то, в бассейне, человек Олега Петровича незаметно вытаскивал бумаги и передавал их своему шефу…
Такая схема не могла работать бесконечно, Олег Петрович понимал, что рано или поздно их накроют. Поэтому решил напоследок провернуть особенно крупную операцию.
Виталик, как обычно, подложил платежные документы в Машину сумку. Но тут по долетевшим до него разговорам понял, что начальство что-то заподозрило и удвоило бдительность.
Он испугался и решил отменить операцию. Нанял карманника, который должен был украсть Машину сумку вместе с ее опасным содержимым…
Но когда карманник пробрался в университет, Машина сумка уже бесследно пропала.
Не получив очередных платежек, Олег Петрович и его уголовные компаньоны решили, что Анна Сергеевна хочет кинуть их, и решили ее припугнуть.
Для начала подбросили в ее машину дохлую крысу, затем убили собаку, сожгли дом…
И, наконец, похитили ее дочь.
– Я ничего не знала! – воскликнула Анна Сергеевна, схватившись за голову. – Что мне делать?
– Верю, что не знала, – кивнул Бульдозер. – Но только кому нужен бухгалтер, который не знает, что творится у него в финансах? Если бы ты знала – я бы тебя закатал в бетон вместе вот с этим, – он брезгливо покосился на Виталика. – А так… я тебя просто выгоню. Да еще позабочусь, чтобы тебя не взяли ни в одну приличную фирму… разве что в детский садик бухгалтером устроишься! Все, Аня, кончилась твоя трудовая деятельность! За бабью дурость надо расплачиваться! Денег, тех, что пропали, с тебя спрашивать не стану, за то, что много лет мне верно служила. А уж Муромцева найти с его подельниками и наказать их по понятиям – это моя забота!
Бульдозер встал и направился к двери.
Анна смотрела в его широкую спину. В какой-то момент она хотела окликнуть его, рассказать про дочь, попросить у него помощи… Но потом поняла, что он все равно не поможет, и промолчала.
Дверь с грохотом захлопнулась, а она все сидела за столом, глядя перед собой мертвыми глазами. И мысленно видела старую больную женщину, которая когда-то так любила Машу, пекла с ней пирожки, рассказывала ей сказки, гуляла с ней по лесу. Она и Анну бы любила, потому что никого у нее больше не было, но Анна сама ее оттолкнула.
«Нельзя так жить! – слышала Анна теперь слабый прерывающийся голос. – Нельзя всех людей от себя отталкивать! Когда-нибудь останешься одна, все рухнет, и никто тебе не поможет…»
Вот и настал такой день, поняла Анна Сергеевна.
Ей были безразличны угрозы Бульдозера насчет работы. В детский садик так в детский садик. Хоть уборщицей, хоть дворником – ей было теперь безразлично.
Она думала только о том, как спасти дочь, – и чем дольше думала, тем отчетливее понимала, что спасти ее может только чудо.
А весь ее жизненный опыт научил Анну Сергеевну, что чудес на свете не бывает.
Геннадий Серафимович Зоренко едва дождался конца занятий.
Как всегда, к нему потянулись влюбленные отличницы с бесконечными глупыми вопросами. Он их довольно грубо отшил и наконец остался один в аудитории.
Покосившись на дверь, он придвинул стол к стене, вскарабкался на него и запустил руку в пустоту антресоли.
Ему показалось, что сумка лежит глубже, чем должна. Впрочем, это не имело значения. Скорее всего, он просто ошибся.
Вытащив сумку, он прижал ее к груди и собрался уже спрыгнуть со стола, как вдруг от двери донесся противный шепелявый голос:
– Бог в помось…
Зоренко развернулся и раздраженно проговорил:
– Кто вы? Что вы здесь делаете?
Возле двери стояли два очень подозрительных типа. Оба они совершенно не походили на студентов или преподавателей Университета искусств.
Контингент университета делился по внешним признакам на две неравные группы. Меньшая часть студентов и некоторые преподаватели выглядели настоящими мажорами – отлично, с иголочки одетые в шмотки лучших европейских фирм дети богатых родителей. Большинство преподавателей и примерно половина студентов – те, кто не имел возможности покупать дорогие вещи, – одевались и вели себя как представители богемы. Или, выражаясь более современным языком, как представители творческой интеллигенции – носили какие-то разношенные свитера, драные джинсы и бесформенные куртки в застарелых пятнах масляной краски.
Были, конечно, и оригиналы, которые одевались и вели себя как самые обычные люди, но эти чудаки составляли явное меньшинство.
Так вот, те двое, которые стояли у двери аудитории и с интересом разглядывали Геннадия Серафимовича, не относились ни к одной, ни к другой, ни к третьей группе. На мажоров они никак не тянули ни по внешнему виду, ни по одежде и уж никак не были похожи на людей творческих профессий.
