— Я хочу поговорить с Альбаном.
Фишер сделал широкий приглашающий жест рукой, показывая, что желание гостя для него закон.
Пендергаст повернул голову к Альбану:
Я твой отец. — Он постарался вложить в эти простые, спокойно произнесенные слова глубокий смысл. — А Хелен Эстерхази-Пендергаст — твоя мать. — Он скосил глаза на Фишера. — И ее убил этот человек.
Наступила тишина. Затем Фишер обратился к Альбану покровительственным, почти отеческим тоном:
— Ну Альбан, что ты на это скажешь? Сейчас самое время.
— Отец, — произнес юноша высоким, чистым голосом, глядя прямо в глаза Пендергасту. — Неужели ты пытаешься пробудить во мне сыновьи чувства? Ты и Хелен Эстерхази просто предоставили сперму и яйцеклетку, а вырастили меня совсем другие люди.
— Но при этом твой брат-близнец стал рабом.
— Он — полезный член общества. И я рад за него. Каждый должен заниматься тем, для чего предназначен.
— По-твоему, ты лучше, чем он?
— Разумеется, лучше. Здесь каждый занимает свое место, предназначенное ему с самого рождения. Это идеальное общественное устройство. Ты же видел Нова-Годой. Ни одного преступника, ни одного наркомана или психически больного человека — вообще никаких социальных проблем.
— И все это достигнуто с помощью рабского труда.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь. У них есть цель в жизни. И они получают все, в чем нуждаются. Но конечно же, мы не можем позволить им завести детей. Просто одни люди лучше, чем другие.
— А ты — лучше всех. Ubermensch
[103]
. Воплощение нацистских идеалов.
— Я с гордостью принимаю это звание. Ubermensch — это совершенный человек, сильный и деятельный, свободный от примитивных представлений о добре и зле.
— Браво, Альбан, — похвалил Фишер. — Прекрасно сказано.
— Ubermensch, — повторил Пендергаст. — Ответь мне, что такое «Kopenhagener Fenster», «Копенгагенское окно»?
— Это то, о чем вы никогда не узнаете, — поспешно ответил Фишер. — А теперь — прощайте.
Камера погрузилась в тишину. Лицо Пендергаста сделалось белее мрамора, голова упала на грудь, плечи поникли — похоже, он совсем отчаялся и признал свое поражение.
Фишер бросил на пленника прощальный взгляд:
— Было очень приятно встретиться с вами, герр Пендергаст.
Агент даже не поднял голову.
Седовласый кивнул Бергеру и направился к выходу. Альбан последовал за ним.
У двери Фишер обернулся и посмотрел на юношу с легким удивлением.
— Я думал, ты захочешь посмотреть, — сказал он.
— Это не так уж и важно, — ответил юноша. — У меня найдутся занятия поинтересней.
Фишер на секунду задумался. Затем пожал плечами и вышел из камеры вместе с Альбаном. Дверь с тяжелым стуком закрылась за ними, и конвоир снова занял свою позицию у входа с оружием на изготовку.
67
Снаружи раздался короткий металлический лязг, и дверь снова открылась. Вошли еще три солдата. Двое несли наручники с цепями, а третий — ацетиленовую горелку. Бергер оглянулся. Теперь в камере находились семеро: четыре солдата, он сам, пленник и… труп Эгона.
Бергер посмотрел на мертвое тело: лицо, застывшее в гримасе боли, неестественно вывернутые руки и ноги, вывалившийся язык, толстый, как польская колбаса, кровь, текущая из носа, рта и ушей. Он обернулся к караульному и распорядился:
— Унесите его отсюда.
Солдат подошел и высвободил запястья и лодыжки Эгона из браслетов. Ничем больше не удерживаемое тело рухнуло на пол. Караульный ухватил его за одну руку и оттащил в угол камеры.
Затем Бергер указал на прикованного к стене Пендергаста.
— Поработайте над ним немного, — распорядился он по-немецки.
Солдат кровожадно усмехнулся. Он подошел к Пендергасту, не способному пошевелить ни рукой, ни ногой, и начал его избивать. Бил долго, жестоко и методично, прицельно нанося удары в лицо и в живот. Пендергаст извивался и хрипел от боли, но не проронил ни звука.
Наконец Бергер удовлетворенно кивнул.
— Запакуйте его, — приказал он.
Караульный, тяжело дыша, отступил назад, взял винтовку и вернулся на пост.
По приказу Бергера солдаты высвободили Пендергаста из браслетов, и он без сил повалился на пол. Один из них стоял на страже с оружием в руках и не спускал с пленника внимательных глаз, а двое других рывком подняли агента на ноги, защелкнули наручники у него на запястьях, надели железный обруч на пояс и кандалы на лодыжки. Потом заварили крепления ацетиленовой горелкой и соединили наручники, пояс и кандалы двумя шестифутовыми цепями. Закончив работу, они посмотрели на Бергера, ожидая новых приказаний.
— Можете идти, — сказал тот.
Все трое направились к выходу.
— Одну минуту, — остановил их Бергер. — Оставьте горелку здесь. Мне она еще понадобится.
Солдат опустил рюкзак с горелкой и двумя баллонами на пол и поспешил на выход за своими товарищами. Караульный закрыл дверь и занял привычную позицию перед ней.
Бергер вытащил из своей сумки кнут с металлическим шариком на конце и постоял немного, издали рассматривая пленника. Высокий и худой, едва живой от побоев, Пендергаст стоял, опустив голову с мягкими светлыми волосами. Из носа и разбитой губы текла кровь. Кожа казалась серой и чуть ли не прозрачной. Дух пленника, очевидно, был сломлен. Ничего, Бергер его сейчас взбодрит напоследок… хорошенько взбодрит.
— Прежде чем мы начнем, — сказал Бергер, — я хочу кое-что тебе объяснить. Мне поручили это дело, потому что ты убил моего брата. У нас пострадавшему предоставляют возможность самому свершить правосудие. Покарать тебя — мое право и моя обязанность. Я с радостью выполню свою работу. — Он показал на труп Эгона, лежащий в углу с широко раскинутыми руками и ногами, подобно гигантскому пауку. — И ты позавидуешь его легкой смерти.
Пендергаст ничем не показал, что слышит его, и этим еще сильнее разозлил Бергера.
— Подведи его ко мне, — приказал тот солдату.
Караульный, прислонив винтовку «Штурмгевер-44» к стене, подошел к Пендергасту и подвел его к Бергеру. Затем попятился к двери, взял винтовку и вернулся на пост.
— Смотри мне в глаза, Пендергаст! — крикнул Бергер, хлестнув пленника кнутом по груди.
Измученный человек поднял голову и взглянул на палача.
