Ясно вспоминались лишь неприятные, досадные мелочи. Каждая из них была незначительной сама по себе, но, связанные воедино, они вызывали дрожь, похожую на ту, которую я должен был бы испытывать в операционной, когда Мартин-медик выискивал место в вене, куда ввести иглу.
Я вспомнил себя лежащим на стальной кровати в ожидании смерти, увидел в своем воображении огромные желтые зубы Мартина… Умирать мне было не страшно: за два с лишним десятка лет я к этому подготовился. В некотором роде это было естественно. Кто-то, возможно, почувствовал бы разочарование, если шоу отменят.
Но сейчас…
Сейчас мне было страшно.
Я слышал, как мой ребенок распевает у меня над ухом смеющимся тонким голоском, звучащим над могилой, которой я не видел.
«Столб, шиповник, мусорный контейнер, мертвый человек, мертвый…»
В моем доме находилась хорошенькая молодая женщина, наполовину китаянка, по имени Элис Лун. Явилась неизвестно откуда, предложила мне свое тело и неправдоподобную историю о маме. Кивнула, как собачонка, когда я ответил отказом. Хорошо, что смыла мел, очертивший силуэты скорченных трупов моей жены и ребенка.
Я чувствовал себя голым и глупым, самым глупым человеком на свете, болваном с мишенью на груди. Меня мог обмануть всякий, кто оказался бы у меня на пути, будь то Стэп, Элис или какой-нибудь злобный подонок, которого я еще встречу в странном и незнакомом мире.
К тому же – это было самым ужасным – впервые за двадцать три года я увидел мертвого человека. В тюрьме покойников убирали в мешки и относили в морг, как мусор, который надо убрать. Когда я носил полицейскую форму, вид трупа был не таким уж редким явлением. Покойники, разумеется, не лежали на улице, никто о них не спотыкался, тем не менее иногда они становились частью пейзажа. Мертвецы лежали, устремив в небо незрячие глаза. Я читал в них немой вопрос: за что?
Но здесь, на убогой улочке, рядом с моим домом… это было неправильно. Свой дом я обязан защищать. Город никогда не был добрым или сочувствующим. И все же он держался в рамках, а прибивание тел к столбам из этих рамок выбивалось.
Я взглянул на несчастного, на эту боль, кровь и агонию, и снова увидел нечто оттуда, нечто болезненное. Прислушался…
«Столб, шиповник, мусорный контейнер, мертвый человек, мертвый…»
…и увидел пригвожденным самого себя в тот жаркий день. Мне придали такую позу, чтобы я все видел и взял на себя вину за то, чего, возможно, не делал.
Я закрыл глаза и увидел себя на столбе, а рядом – Мириам. Она смотрела на меня молча, а выражение ее лица говорило: «На этот раз ты действительно попал».
Это была правда. Я «попал». И всегда буду попадать. Лучше бы они в Гвинете вкололи мне нужную ампулу, потому что в каком-то смысле я уже умер. Все, что произошло после… голоса, воспоминания, Элис Лун, Стэп и безобразные копы, пыхтящие возле зловонного трупа, прибитого к старому столбу, все это было… неважно. Меня интересовало только одно. Я хотел знать, что случилось. Что я сделал или чего не делал. Может, я что-то могу исправить.
Все остальное значения для меня не имело.
Я посмотрел на полицейских и сказал:
– Добрый день, господа. Чудесный солнечный денек. Не могли бы вы не шуметь? Спать невозможно.
Копы были одной комплекции: оба толстые, с одинаковыми пустыми злыми лицами и мертвыми, усталыми глазами. Возможно, на операционном столе хирургическим путем кто-то убрал то немногое очарование, ум, душу, отпущенные им природой, а взамен не оставил ничего, кроме тика, скривившего на сторону рты, так что лица их застыли в постоянной гримасе, словно бы вопрошавшей: «Чего?»
В современном мире – я узнал это в тюрьме в те немногие моменты, когда удавалось поговорить с вновь прибывшими заключенными – вопрос этот обыкновенно был риторическим. Я знавал таких людей и в прежние дни. Они не задавали вопросов. Ждали, что ответы свалятся на них с неба с криком: «Смотри на меня! Смотри на меня!»
Забавно, что тик, поразивший их лица, был симметричным: один рот кривился на левую сторону, другой – на правую.
На них были толстые черные кожаные ремни. Такие носят электрики, обслуживающие линии высокого напряжения, правда, у этих людей были большие пистолеты, баллончики с каким-то нехорошим содержимым, рации и другие предметы, которые я раньше не видел. Все это висело на аккуратных зажимах. Раньше так подвешивали молотки и отвертки. Прогресс. Мне захотелось поскорее вернуться домой, войти в спальню и залезть под одеяло. Правда, там уже была Элис Лун.
– М-м?
Полицейский с правым тиком зол был не на меня. Он был зол на все, что его окружало.
– Здесь жилой дом, – сказал я. – Помнится, я читал, что по правилам вы можете включать сирены и мигалки, когда едете на помощь к живым людям. А здесь…
Я посмотрел на тело, прибитое к столбу. Пятна крови высохли и почернели. Тело застыло. Шел девятый час утра. Рассвет наступил задолго до семи. Он провисел здесь, как пугало, при свете дня добрых полтора часа, прежде чем кто-то – лица, выглядывавшие из разбитых и пыльных фабричных окон, подсказали мне, кто это был, – вызвал полицию.
– Я не являюсь экспертом в таких вопросах, но что-то подсказывает мне, что этот парень мертв.
Они едва смотрели на человека, прибитого к столбу. Складывалось впечатление, что они привыкли к таким вещам.
– О'кей, – сказал я. – Я только что приехал, и тут такая история. Это не моих рук дело, клянусь честью. Могу ли я теперь идти?
Полицейский с левым тиком хлопнул толстой рукой по жезлу. Показалось, что он сейчас меня им ударит. В это жаркое утро, при свете дня я вдруг почувствовал, что дрожу.
– Неплохая идея, – пробурчал он. – Мы как раз ждем титиктивов…
Слово «детективы» он произнес как маленький ребенок.
– Вам нечего скрывать?
– Господа, – сказал я, разведя руками, – если бы я был тем самым человеком, вышел бы я сюда говорить с вами?
Они переглянулись.
– А почему вы здесь? – спросил полицейский с правым тиком. – Говорите правду. Мы все равно выясним.
Я улыбнулся, стараясь казаться безобидным простаком.
– Я прожил спокойную жизнь. Ни разу не видел мертвеца. Во всяком случае, убитого человека, но здесь – мне подсказывает инстинкт – человек вряд ли сам себя пригвоздил к столбу.
Оба кивнули.
– Сказать правду? – продолжил я. – Может, вы подумаете, что это патология. Но мне хочется подойти поближе, чтобы как следует все рассмотреть.
– Это понятно, – пожал плечами полицейский с левым тиком.
Я поморщился.
– Дело в том…
Они все еще недоумевали.
– Этот капюшон… такие капюшоны я видел в кино для взрослых. Он провоцирует. Просто ужасно.
